— Ну, эта Великанова — женщина своенравная! — Жарков усмехнулся не то снисходительно, не то осуждающе. — И хотя годы идут, она, представь себе, насквозь пропитана комсомольской романтикой.
— Так ведь это и хорошо!
— Хорошо-то хорошо, но ведь надо же когда-нибудь и остепениться. Всему свой черед.
— Ох, не хотел бы я, Алексей Савельевич, остепеняться!
— Не хотел, да надобно, — решил все свести к шутке Жарков. — Вон, гляди, помощнички идут!.. А без степенного вида, без солидного брюшка — какой же ты для них авторитет?
Приезд Жаркова и Бородина еще раньше был замечен. Но теперь, когда они стояли на взгорье, у всех на виду, сюда, к комковатому подножью, начали с самых отдаленных участков сходиться руководители мобилизованных строительных трестов и стройуправлений, прорабы, бригадиры; явился и секретарь райкома, которому подопечен был здешний сельский район. И уже пришлось ходить с целой свитой подначальных начальников — отдавать скрепя сердце дань этой обременительной условности. Отныне взгляд словно бы лишился придирчивой самостоятельной цепкости, внимание рассеивалось, потому что каждый из сопровождающих уже сам норовил указать на то-то и то-то, из соображений личной заинтересованности, вперекор тому, что прежде всего могло бы интересовать областных партийных руководителей.
Лишь к вечеру, усталые, в нашлепках грязи, под легким хмельком от выпитой для сугрева водки, разомлевшие после сытного обеда в хуторе Вертячем, вернулись Жарков и Бородин к машине, чтобы уже на колесах отправиться на поиски злополучной попутчицы, если уж пешие хождения ни к чему не привели. Как вдруг оба увидели на заднем сиденье скорчившуюся хмурую Великанову. Лицо ее было в размазанной грязи; берет сполз на одно ушко, тогда как другое яростно розовело, нажженное ветром; резиновые боты в засохшем красноземе уже напоминали глиняные горшки; от макинтоша и от развеянных волос тянуло дымной горчинкой костров…
— Где изволили странствовать? — не без язвительности спросил Жарков, усаживаясь рядом.
Великанова молча взглянула на него, но в глазах ее плясали огоньки — предвестники бедовой вспышки, которую, собственно, и хотелось вызвать Жаркову.
— Ну, что же вы молчите? — подзадоривал он. — Говорите: довольны или недовольны остались прогулкой?
И вот тогда в инженере-конструкторе Великановой сразу пробудилась прежняя Анка: глаза ее сузились, ноздри раскрылились, и вся она выпрямилась, как от удара, и напряглась, готовая тоже нанести удар.
— О каком довольстве может идти речь? — заговорила она звенящим молодым голосом. — Здесь, под Вертячим, работает, кажется, двадцать тысяч человек. Это же население целого города! Но у людей нет ничегошеньки: ни подходящего жилья, ни кипяченой воды, ни хлеба, ни горячего приварка. Я уже не говорю о медицинском обслуживании и почтовой связи. В общем, людей уподобили слепым кротам: дескать, сейчас война, ройте землю и ни о каких элементарных благах не помышляйте!.. Но это же бесчеловечно! Неужели война должна заставлять нас быть жестокими к своим же людям? Или мы просто хотим собственное головотяпство оправдать трудностями военного времени?..
— Что же ты предлагаешь, Анка? — прервал Жарков для того, чтобы еще больше разгорячить ее.
— Да разве ж вам неясно? Шлите сюда полевые кухни, походные пекарни, организуйте здравпункты, открывайте парикмахерские, бани. И народ, поверьте, взбодрится, дело пойдет веселее. А так — что за жизнь, что за работа! Ночуют строители в овечьих кошарах, в стогах сена — где придется. И мерзнут, кашляют, начальство клянут почем зря.
Жарков приударил ладонью о ладонь, поощряюще заметил:
— Эге-е, а ты находилась, нагляделась на беспорядки! Вижу: они тебя взволновали, просто даже взбесили. Так вот и возьмись выкорчевывать их! А партийное благословение тебе будет.
— Одного благословения мало.
— Но в принципе ты согласна быть парторгом обкома на этом участке обвода?
— Необходимость подсказывает согласие. Только учтите: с пустыми руками сюда не поеду! Пусть-ка товарищ Бородин прежде вдоволь наготовит печурок-времянок, лопат, скоб, ломиков… Наберется их на десяток машин, вот тогда я вместе со всем этим добром и явлюсь к народу.
— Предложение дельное. — Жарков, явно довольный, начал потирать ладони. — Считай, что мы приняли твои условия, товарищ парторг.
Он скосил на Анку повеселевшие глаза… и вдруг ему захотелось пригладить ее развеянные волосы, смахнуть со щек подсохшую грязь, пожать руку дружески-крепко, как когда-то в давность давнюю — в те незабвенные годы комсомольской юности.