Утром 23 августа противотанковая истребительная рота, в которой находился Прохор Жарков, была переброшена в район хутора Вертячего и прямо с марша вступила в бой с противником, перешедшим в наступление с плацдарма на восточном берегу Дона.
Среди рвущихся мин Степан Поливанов и Прохор, при всей своей грузной амуниции, доползли до пустого окопа на глинистом взгорке и тут лишь перевели дух, присмотрелись — хороша ли позиция, а затем, стряхнув с себя земляные комья, стянули брезентовый чехольчик с шишковатого ружейного дула, обмахнули пыль со ствола заранее припасенным лоскутком портянки и с привычной неторопливостью распялили на бруствере окопа лапчатые сошники и поудобнее приладили лицевой упор.
Артиллерийская подготовка врага была длительной. Вся земля вокруг то раскидывалась черным веером, то била в поднебесье рыжими мохнатыми столбами и, казалось, вот-вот готова была могильно сомкнуться над головой. Непрестанно накатывали воздушные волны и, обдувая жаром, едкой размельченной глиной, чесночной вонью немецкого тола, словно бы все больше отъединяли двух бронебойщиков от товарищей.
И вдруг разом стих и гром и визг. Сухая жаркая тишина ворвалась в уши. Распрямившись, Прохор глянул поверх бруствера вдаль, но первое, что он увидел, был яркий лиловый цветок. Вокруг еще дымилась степь, мешалась с небом, а тот цветок чуть ли не с вызывающим бесстрашием маячил перед самыми глазами, и Прохор диву давался: как он только смог среди смертного ада сохранить и хрупкий тонкий стебелек и нежные прозрачные лепестки?..
— Глянь, полезли гады, — вдруг проронил Поливанов. — Теперь держись, рабочий класс!
И сразу точно истаял лиловый цветок, и Прохор, остро сузив глаза, увидел сквозь редеющий дым черные жирные пятна, похожие на внезапно расцветший чертополох. Пятна множились среди бурого жнивья, близились, пока не приобретали зловеще-угловатую четкость металла.
— Ишь, лестницей идут, уступом! — оповестил Поливанов.
Впрочем, Прохор уже и сам приметил необычайность движения ближних танков. Восемь из них, выстроившись ступеньками, явно намеревались нанести косой режущий удар. За танками короткими цепочками двигалась пехота.
— Хитро, хитро, — причмокнул Прохор, но тут же, независимо от распознанной вражеской хитрости, стал привычно-деловито разгребать клещеватыми пальцами землю в бруствере и укладывать в ямки толстые зеленоватые бутылки с горючей смесью.
— Что, на бросок подпустим? — спросил Поливанов.
— Само собой, на бросок…
Между тем реденько, вразброд захлопали противотанковые пушки, затявкали минометы: наша оборона мало-помалу оживала. Сбоку, за изломом хода сообщения, раздалось и несколько беспорядочных выстрелов из противотанковых ружей. «Нервишки не выдержали, — отметил про себя Прохор. — Сами на себя наводят огонь танков». И впрямь: неподалеку вспороли землю несколько снарядов из танковых пушек, а затем хлестко просвистели пули.
Все же, хотя и преждевременно выдали себя бронебойки, «лестница» из танков чуть приметно дрогнула, начала растягиваться, расчленяться; ее головная ступенька повернулась в сторону глинистого взгорка, где притаились Степан Поливанов и Прохор и где немецким танкистам, вероятно, померещилось подходящее местечко для успешного прорыва обороны. Теперь острие атаки восьми танков приходилось на двух бронебойщиков. Поливанов, приложившись щекой к лицевому упору, прохрипел:
— Ежели пехоту не отсекут от танков, долго не продержимся.
Прохор ничего не сказал в ответ. Он поднял с днища окопа присыпанный землей автомат и положил его на бруствер с той же спокойно-деловитой готовностью к бою, с какой еще недавно укладывал в открытые ямки бутылки с горючей смесью. В своих движениях он был медлителен и раздумчив, как хозяин, надолго обосновавшийся на новом месте и склонный завести на нем самый прочный порядок. Он знал, что никакая враждебная сила не сдвинет его, живого, с облюбованной позиции, ну а мертвого — и подавно! Ведь не на ветер же он, Прохор Жарков, бросил клятвенные слова: «Некуда нам больше отступать! За спиной она — Волга-матушка!»
Головной танк находился уже в трехстах метрах от окопа, он шел, поводя длинным стволом пушки, но Поливанов медлил. Казалось, он выжидал, когда черное смертельное дуло уставится на него, а уж тогда…