Виктория Токарева
Рабочий момент
* * *
Всеволод Соловьёв стоял посреди школьного двора и играл с мальчишками в городки.
Он сосредоточился глазами на конце вытянутой палки, мысленно провёл прямую от конца палки до горки городков, потом медленно замахнулся, продолжая держать глазами эту невидимую прямую, и в этот момент перед ним, как из-под земли, возникла высокая тётя с кожаными ногами.
— Как тебя зовут, мальчик? — спросила тётя.
Всеволод Соловьёв опустил палку и молчал. В нем медленно опадала готовность к броску.
— Ты меня не слышишь? — спросила тётя.
— Севка, — подсказал Павлик Харламов.
— А сколько ему лет? — спросила тётя у Павлика.
— Девять, — сказал сам Севка.
— Прекрасно! — обрадовалась тётя. Наверное, она обрадовалась тому, что Севка заговорил.
— Ты хочешь сниматься в кино?
— Можно, — не сразу согласился Севка. — Только сначала я должен спросить разрешения у родителей.
— Обязательно спросим, — пообещала тётя и достала из сумки замызганный блокнотик с выпадающими листками. — У тебя дома есть телефон?
— Сто двадцать девять десять пятьдесят пять, — без запинки продиктовал Севка.
— Мы тебе сегодня позвоним.
Тётя сунула блокнотик обратно в сумку, повернулась и пошла, перебирая кожаными ногами.
За школьным забором стояла светлая машина, на ней синими буквами было написано: «Киносъёмочная».
Мальчишки перестали играть в городки, молча уставились на Севку, ища на его лице признаки избранности. Но Севка стоял, как стоял: тот же треугольный нос, те же глаза в ржавых ресницах.
Чекрыгина из пятого "Б" коротко вскрикнула и помчалась за тётей, запуталась у неё под ногами.
— А я? — спросила Чекрыгина.
— А ты девочка, — объяснила тётя. Села в машину и уехала.
На другой день после происшедших событий Севка сидел на кухне и ел рыбный суп, вылавливая светлые колечки разваренного лука, брезгливо развешивал их по краям тарелки.
Он ел и слушал, как мама разговаривала по телефону, сообщала всем знакомым и малознакомым о превратностях Севки ной судьбы. Она говорила одно и то же, меняя только имена людей, к которым обращалась, и отвечали ей тоже совершенно одинаково.
Видимо, сначала маме говорили «поздравляем», потому что она отвечала «спасибо». Потом желали «ни пуха ни пера», потому что мама отвечала «идите к черту». А потом, видимо, принимались завидовать, потому что мама успокаивала: «Ну, это ещё не точно, это только кинопроба».
Обзвонив всех по первому кругу, мама пришла на кухню, села против Севки и стала смотреть, как он ест.
Севка ел, опустив лицо в тарелку. На голове у него было две макушки, — значит, две жены. Мама смотрела на эти две макушки, два водоворотика, вокруг которых вихрились золотистые Севкины волосы. Потом сказала:
— А я всегда знала, что в тебе что-то есть…
— Да? — Севка поднял голову.
— Я очень рада, что ты мой сын.
— И я тоже очень рад, что ты моя мама, — ответил Севка, и они посмотрели друг на друга, глаза в глаза, честно и преданно, как два товарища.
В дверях зашуршал ключ. Это из магазина вернулась Севкина бабушка, мамина мама.
— А нашего Севку в кино зовут, — сказала мама. — На главную роль.
Севка ожидал, что бабушка ответит то же, что и все: поздравляю, ни пуха ни пера, а потом начнёт завидовать — почему именно Севке, а не ей выпал такой случай в жизни.
Но бабушка произнесла совершенно другую, очень странную фразу:
— Ломаете ребёнку жизнь собственными руками.
— Почему? — удивилась мама.
— Потому что дети должны жить кал дети, а не играть в игры взрослых.
— Ты ничего не понимаешь! — сказал ей Севка.
— Почему это бабушка ничего не понимает? — строго одёрнула мама, хотя считала абсолютно так же, как Севка.
— Потому что она родилась в одна тысяча девятьсот тринадцатом году. У неё дореволюционное самосознание, — объяснил Севка.
Через два часа с работы вернулся Севкин папа. Он долго раздевался, потом долго мыл руки в ванной, потом сел в кресло и взял газету.
— Спроси: есть ли у нас новости? — предложила мама.
— Есть ли у вас новости? — спросил папа.
— Есть! — сказала мама и поёжилась от счастливого нетерпения.
Папа открыл газету и стал читать статью с подзаголовком «конфликтная ситуация».
— Теперь спроси: «А какая же это новость, хотел бы я знать».
— А какая же это новость, хотел бы я знать? — повторил папа.
— Севку пригласили на кинопробу. На главную роль!
— А… — сказал папа. — Тогда дай поесть.
— Ты не рад? — удивилась мама.
— А чему радоваться? Думаешь, они одного Севку пригласили? У них таких, как он, — тысяча. Или две.
Мама посмотрела на папу долгим, каким-то дальним взором и сказала:
— Какой же ты, Павел, зануда. Даже обрадоваться не умеешь.
— Утвердят, тогда и будем радоваться. А то сейчас радоваться, потом огорчаться. Нашла себе работу…
— Вот и хорошо, — сказала мама. — Буду радоваться, потом огорчаться. Это и есть жизнь.
Севка не стал слушать разговор до конца, взял велосипед и отправился на улицу.