— Харт вернулась, — громко оповестил сержант, заходя в кухню. — Сейчас пойдет проверять. Фарун, ты бы поднапрягся.
— Я в напряжении второй день, за это можешь не переживать.
Сержант усмехнулся, схватил с полки кусок хлеба и вальяжно уселся на табуретку у стола.
— Наша Харт такая, умеет напрягать. Но поторопись, она не любит, когда долго возятся. И голодная, наверное, будет. Только про это не переживай, я сам.
Сержант подмигнул Эзре и поправил одежду, будто прихорашиваясь.
Солдаты лишний раз не говорили о своем лейтенанте. За эти два дня на кухне Эзре так и не удалось ничего о ней узнать. И он до сих пор не понимал, как относиться к этой женщине, как себя вести, да и что предпринять.
Ему казалось, что ведьмаки на особом положении в любом гарнизоне. Но Харт так уверенно его отправила дежурить по кухне, что он растерялся, даже почувствовал за собой вину из-за снежных баб. Хотя совесть никогда не была его сильной стороной.
— Слушай, все хотел спросить, а откуда у нее шрамы?
— А кто знает. Но вроде как не боевое, а так, по дурости что-то. Сама вроде, говорят, загубила. Кинулась к дерущимся мужикам. — Сержант дожевал корку хлеба и чуть прищурился. — А что, приглянулась?
— Была бы она чуть милее и блондинкой, может быть. Но такие воинственные женщины со шпагами точно не по мне. Я же хрупкий, а она чуть махнет рукой и зарубит… в порыве страсти, — с усмешкой проговорил Эзра, и Милкот, похохотав, расслабился.
— Если бы не шрамы, она была бы хороша. Зато со шрамами нам, простым парням, дорога. — Милкот подмигнул ведьмаку.
По его мнению, проблема лейтенанта была не в шрамах, а в характере. Один ее спокойный взгляд пробирал до косточек, а уж когда звучал ее ровный голос, голова сама кивала, принимая любое наказание… даже дежурство по кухне.
Сейчас ведьмак недоумевал, как докатился до такого: чистит картошку, моет котел, спит в казарме. Если бы узнал отец, окончательно плюнул бы на сына. «Бесполезный ведьмак», — звучал голос в голове.
От холода Эзра уже не чувствовал пальцев. Он в очередной раз их согнул и разогнул, разгоняя кровь. Подумал и шепнул пару добрых слов. Ведьмовских заговоров для согрева не существовало, зато добрые слова морально успокаивали, хотя на себя они действовали и не так хорошо, как на других. Ведьмакам часто приходилось повышать голос, чтобы наложить на себя тот же заговор, который для других еле шептали. Даже добрые слова, которые не имели магической силы, но хорошо расслабляли, тоже лучше бы произнести громче. Но Милкот мог превратно понять «мой хороший» или «мой милый», а пуще того «дорогой» или «любимый», адресованные себе же. И Эзра шептал еле слышно.
Вообще люди на заставе раньше не видели ни ведьм, ни магов. И, как стало понятно по их скупым словам, своего лейтенанта они опасались в основном потому, что у нее был дар.
Так же опасливо солдаты относились к любым неосторожным действиям Эзры. Но это с одной стороны, а с другой — не прочь были бы над ним подшутить, потому как быстро сообразили, что ведьмак — это не маг и вроде бы не так страшен. На самом деле они сами еще не понимали, что к чему. Поэтому, видя перед собой кучерявого и худого парня, шутили, но стоило ведьмаку как-то чуть громче обычного шепнуть заговор, как все разом замолкали и смотрели волками. Если бы не налет шалопайства, Эзру уже посчитали бы злым духом, наводящим порчу. Но пока все обходилось.
Эзра опять шепнул, но пальцы так задеревенели, что самовнушение и успокаивающие слова не помогли.
— Скажи, а если я заплачу, кто-нибудь из ребят согласится мыть котлы за меня? — Замерзший ведьмак засунул руки под мышки и пересел на табуретку поближе к печке.
Она грела так, что даже окоченевшего ведьмака могла вернуть с того света.
Да, созидатели делали все на совесть.
Солдаты исправно чистили и мыли печь, и даже пауки на ней не заводились. А она отвечала довольным огоньком. Сила созидателей каким-то образом реагировала на отношение к предметам, в которые она заключена. Живая и непонятная, но, как оказалось, очень практичная.
Прибыв на Северную заставу, Эзра окончательно понял, что больше всего в исполнении созидателей ему нравились работающие печи: и тепло, и сытно, и душевно.