Быстрая остановка в мужской уборной, круг мела на полу. Я пробормотал заклинание и напал на ее след. Я фактически пробежал мимо, когда чары сообщили мне, что Мёрфи там. Я возвратился к двери и подумал, не снести ли ее жезлом с петель. Войти, так сказать, в стиле шока-и-трепета.
Конечно, большинство своих фокусов я не мог использовать в середине переполненного стадиона, который все больше заполнялся. Я, вероятно, разбил бы окна впереди, а это могло быть опасно для людей, сидящих ниже. Я попробовал открыть дверь, из чисто спортивного интереса и… она открылась!
Ну, черт возьми. Я предпочитаю более драматический вход.
Я вошел и обнаружил шикарную комнату, тонущую во мраке, с толстыми коврами, кожаными диванами, баром-буфетом, баром с напитками, и двумя женщинами, раскинувшимися на кожаном двухместном диване — ложе любви.
Они посмотрели, когда я закрывал дверь. Выражение лица Мёрфи было, в лучшем случае, неопределенно, ее глаза затуманены и рассредоточены. Зрачки расширены так, что едва был виден синий цвет, а губы немного припухли от поцелуев. Она увидела меня, и медленная и совершенно чувственная улыбка появилась на устах. «Гарри. Ты там».
Другая женщина выдала мне похожую улыбку, только гораздо более хищную. У нее были волосы до плеч, столь черные, что сравнились бы с тьмой, отливающей синевой. Ее зелено-золотые глаза были ярки, а губы пухлы. Она была одета в серую юбку от делового костюма и рубашку нараспашку. Не совсем прилично. Она была не такой как ее описывал Берт Декер — величавой и прекрасной.
— Так, — сказала она глубоким грудным голосом с хрипотцой. — Это — Гарри Дрезден.
— Да, — Мёрфи говорила нечленораздельно, слово была пьяна. — Гарри. И его жезл.
Она издала смешок.
Я имею в виду, мой Бог, она захихикала.
— Мне нравится его внешность, — оценила брюнетка. — Сильный. Интеллектуальный.
— Да, — призналась Мёрфи. — Я хотела его уже так давно, — она снова захихикала. — Его и его жезл.
Я наставил жезл на Медитрину Бассариду:
— Что Вы сделали с ней?
— Я? — удивилась женщина — Ничего.
Лицо Мёрфи вспыхнуло.
— И все же.
Женщина засмеялась, играя с волосами Мёрфи.
— Мы идем к этому. Я только разделила с нею объятие бога, чародей.
— Я собиралась надрать тебе задницу за это, — сказала Мёрфи. Она озиралась, и я заметил, что сломанная лампа лежит на полу, и журнальный столик, на котором сидела женщина, был свален. Доказательства борьбы.
— Но я чувствую себя так хорошо теперь… — Мерцающие голубые глаза нашли меня. — Гарри, присоединяйся к нам.
— Ты должен. Мы хорошо проведем время, — проворковала женщина Она извлекла откуда-то бутылку пива Maка. — Давай, выпей с нами.
Все, что я хотел, было пивом. Но это не было тем, что я действительно желал. Это было неправильно. Я сказал себе очень твердо, что это неправильно. Даже если Кэррин удалось, так или иначе, заставить кобуру для оружия быть похожей на дамское белье. Или возможно, что-то было со мной.
— Медитрина была римской богиней вина, — сказал я. — И бассариды были другим именем служанок Диониса. — Я кивнул на пиво в ее руке и промолвил:
— Я думал, что менады были винными снобами.
Ее рот расползся в широкой, неподдельной улыбке, и зубы были очень белыми.
— Любой дух — дух бога, смертный.
— Это — то, с чем экстрасенсорный канал связывает их, — высказал я свою догадку. — Дионис. Бог пирушек и восторженного насилия.
— Конечно, — согласилась менада. — Смертные забыли истинную власть бога. Настало время напомнить им.
— Если вы собирались работать с напитками, почему было не начать с большой цистерны пива на стадионе? Вы получили бы доступ к гораздо большему количеству людей.
Она насмешливо глянула на меня:
— Пиво, варившееся в котлах размером с дом, в машинах и затем поданное холодным. У него нет души. Оно не достойно этого имени.
— Понял, — сказал я. — Ты — пивной сноб.
Она улыбнулась, ее великолепные зеленые глаза встретились с моими.
— Мне нужно было что-то реальное. Что-то собравшее любовь и гордость мастера своим созданием.
А это действительно имело смысл, с технической точки зрения. Магия есть во многом, и эмоция — одно из этого множества. Как только Вы начинаете массовое производство, по самой природе процесса Вы утрачиваете чувство личной причастности, которое могли бы иметь к чему- то сделанному вручную. Для целей менады это означало бы, что у выпускаемого на поток пива не было ничего, во что она могла погрузить волшебные зубы, никакого основания, способного принять чары принуждения.