Турчинская молчала так долго, что я заерзала.
— Хорошо, задавайте ваши вопросы. Я догадываюсь, что они будут касаться Нины Платоновой, и готова на них ответить.
Михайлов уточнил:
— Значит, вы знали… Как давно?
Она вынула сигарету, и Михайлов поднес ей зажигалку. Затянувшись, она ответила:
— Конечно, о Нине я знала еще с того времени, когда у них с моим мужем был роман. Да, нашлись доброжелатели. Знаете, всегда и в любом коллективе есть люди, которым не терпится раскрыть глаза жене или мужу. У нас тогда были очень сложные семейные обстоятельства. Наша с Глебом единственная дочь родилась инвалидом. Такое ужасное сочетание букв: ДЦП. Ее диагноз поставил крест на моей счастливой семейной жизни. Я не работала, дома у нас всегда и все разговоры были только о врачах, болезнях и лекарствах. Может быть, от этого и Глеб ввязался в этот роман… Впрочем, может быть, там были любовь и страсть, не знаю. Мы с ним это не обсуждали. А потом я поняла, что-то изменилось. Я предприняла кое-какие действия, и узнала, что пассия мужа вышла замуж за одного из его учеников. Вскоре у них родился сын, а через некоторое время они уехали за границу. Глеб остался в семье. Это было только его решение, и я искренне благодарна ему.
— О том, что это ребенок вашего мужа, вы не знали?
Она спокойно подняла глаза на Игоря:
— Нет. До тех пор, пока не прочитала завещание.
Я полюбопытствовала:
— А что именно было в завещании?
— Глеб оставил мальчику очень приличную сумму. Деньги до сих пор находятся в доверительном управлении, и по достижении 21 года должны быть переданы ему. За это время сумма значительно выросла. Мой муж был не только талантливым ученым, он и бизнесом занимался успешно. Все предприятия, организованные им, успешно работают и сейчас.
— Что такое доверительное управление? — снова вмешалась я.
— Выбирается лицо, на которого и возлагается завещательная обязанность исполнить какие-либо действия. Раньше это называлось душеприказчик, — любезно пояснила вдова. — Наверняка вы захотите узнать, кого мой муж назначил душеприказчиком. Так вот, это и был Платонов Кирилл Сергеевич.
Михайлов почесал переносицу.
— С его смертью эта обязанность должна перейти к кому-то?
— Нет необходимости привлекать посторонних людей к нашим семейным тайнам. В октябре Диме исполнится 21 год, и я сама с удовольствием произведу все необходимые формальности.
Игорь спокойно посмотрел на нее:
— Все эти годы вы не пытались разыскать сына вашего мужа, с чего вдруг такая внезапная симпатия?
Ада Турчинская насмешливо посмотрела на него:
— Я виделась с мальчиком на кладбище. Он — действительно сын Глеба. Тогда, много лет назад, врачи не оставили мне возможности родить еще одного ребенка, и Глеб с этим смирился. И вот, спустя много лет, я встречаю молодого человека, так похожего на него… — Она поднялась, сказав все, что хотела сказать.
Игорь тоже поднялся.
Уже в дверях я спросила ее:
— Почему вы были с нами так откровенны?
Вдова усмехнулась и сказала:
— У нас в Израиле хорошие врачи, но даже они бессильны против моей болезни. Мне осталось совсем немного. Моя дочь умерла, других наследников у меня нет. Я собиралась завещать все деньги фонду, помогающему детям, больным детским церебральным параличом. Я много лет руковожу им. И вдруг эта встреча… Этот мальчик должен унаследовать дела моего мужа, и я разговаривала с ним, он сможет их продолжить. Поймите, по прошествии стольких лет во мне уже нет ревности к этой женщине. Есть только благодарность и признательность за сына. — Она чуть помедлила и сказала: — Я знаю, что Глеб одобрил бы все, что я собираюсь сделать для этого мальчика.
Мы спускались в роскошном лифте, сияющем зеркалами и золочеными поручнями. Перед моими глазами так и стояла мрачная одинокая женщина. Я подняла глаза на Игоря и сказала:
— Надеюсь, Димка не обманет ее ожиданий.
Он кивнул.
— Ты заметила, она даже не поинтересовалась, зачем нам все это знать?
Я была рада, когда мы выбрались на свежий воздух. Честно сказать, роскошь этого отеля несколько давила на меня.
В машине Игорь спросил:
— Куда?
Я объяснила, и вскоре мы въехали в арку рядом с черно-белой вывеской пиццерии.
— Ты уверена? — спросил он, задирая голову.