- Зачем ты согласился? Зачем? Послал бы меня и все. Это ты виноват, что мы поехали. Ты и только ты, - прошептала Лин, заикаясь от подступающих слез.
- Я тебя не заставлял.
- Нет, ты заставил. Ты мог бы оттолкнуть меня, пнуть в лицо, уйти, черт возьми, с этой остановки! Ты должен был это сделать, как все те, к кому я обращалась с этой безумной просьбой. Они прогнали меня. Ты тоже должен был прогнать! Почему ты этого не сделал? – она подняла на меня обезумевший взгляд. Левая щека судорожно пульсировала, капилляры полопались в глазах, словно она плакала кровью. Я, не в силах удержать этот взгляд полный отчаяния, уставился себе под ноги.
- Я не знаю, почему так произошло. Не знаю, зачем согласился на капризы детдомовской дуры. Я не знаю!
Перед глазами возникла та ночь, Лин с кексом в руках, сидр на асфальте, столб света над трассой. Дурацкая каменная крошка, на которую девчонка наступила и окончательно испортила мне настроение. Тишина вне времени. Я преданный путешественник стран Тюрлибам, Винкибург, из которых никто и никогда не смел меня вытянуть. Я существовал в них постоянно: дома, на работе, на остановке. Я спасал свою душу, находясь там. Пока их не заменил человек с остановки.
Где-то глубоко в желудке, где растворяется под действием желчных кислот пища, зародилось что-то подобие… надежды? Нет, скорее я проснулся от литургического сна или вырвался из Матрицы. Увидел порезы, язвы и наросты на теле и пожелал поскорее от них избавиться. Но раны не так быстро заживают. Хотя существование людей без этих шрамов заставляет терпеливо ждать исцеления. Да, я желал исцеления. Желал снять оковы. Желал возродиться.
Я оторвал взгляд от собственных ботинок. Никто никого не заставлял ехать. Каждый сделал то, что в глубине души хотел сделать – сбежать. И мы сбежали, каждый по собственным причинам, в поиск другой реальности. В поисках себя, обновленных и свободных. И пускай этот внезапный порыв будет правильным.
- Просто…просто не бойся. Ты найдешь и отца, и работу, и еще…еще много чего. Отступать уже некуда.
Обернувшись к Лин, я встретился с ней взглядом. В желудке сжался ком страха. Она с сомнением смотрела прямо мне в душу, как бы спрашивая: «а что дальше?». Или же мне показалось?
Она высморкалась и облокотилась на стекло. Ресницы медленно взмахивали, а в глазных яблоках отражались ядовито-желтые ночные фонари. Больше мы не говорили.
Часы показали 3:19. До самого рассвета я не мог сомкнуть глаз, деля с Лин ее собственные мысли. Лишь солнечные иглы показались на горизонте, а солнце, распаренное и красное, вылезло из-под вереницы деревьев, мне удалось задремать.
Мы сошли на городском автовокзале. Люди сновали туда-сюда с пластиковыми сумками в клетку, выкрикивая что-то друг другу и тыча пальцами в стенды с расписанием. Они казались каким-то блеклым фоном по сравнению с масштабом моих мыслей. Сейчас, как никогда раньше, я ощущал себя познавшим истину, ну или ее жалкое подобие, надуманное мною. Лин уверенно ступала рядом. От вчерашней истерики и следа не осталось на лице. Она вновь надела железную броню и взяла в руки щит. Лин – боец с хрупким где-то там, внутри, сердцем.
Она предложила дойти до тюрьмы, где и сидел ее отец. Потом, - по ее словам, - она засядет в ближайшем хостеле, найдет работу через биржу труда и будет жить так, пока не дождется отца или не сопьется. Второе маловероятно, как Лин сказала, потому что алкоголь тут стоит дороже, чем в той стране. Я лишь фыркнул в ответ.
В участке Лин провела почти час, а я в это время съел зеленый сэндвич, который теперь выглядел куда более аппетитно. Потом закурил, пытаясь выпустить эти чертовы колечки. В конце у меня даже один раз получилось. Я сидел на деревянной лавке, наблюдая за голубями, все еще требующими мой сэндвич. Топая своими розовыми, обтянутыми гладкой кожей ножками, они урчали и ходили кругами, как заведенные куклы. Небо, на которое натянули атласно голубую ткань, обросло редкими облаками, закрывающими солнце. Мир начинал казаться таким правильным и простым, что даже ставило в недоумение. А что будет дальше? Всегда ли жизнь будет вести в нужном направлении? Или же она может ошибиться и увести меня в другую сторону?
Кто-то плюхнулся на скамейку. Это была Лин. На удивление она выглядела не так подавлено и разбито, как в автобусе. На лице даже появилась легкая краска.
- Я знаю, куда мне идти. Отец мне помог.
- И как? Еще жив после нескольких лет в тюрьме?
- Да. Даже удивительно. Я боялась, что не узнаю его, но он остался прежним, словно вчера его видела. Правда, теперь над его бровью красуется какая-то уродская татуировка. Надеюсь, он ее сведет, как только выйдет.