— Давай же! Ты — умный. Я знаю. Уверен. Ползи внутрь. — Ещё сильнее потянул.
Годжак всё же встал, пошатываясь, и медленно вошёл в пещеру. Касий облегчённо вздохнул и погладил его по груди, так как теперь его голова едва доходила годжаку до основания шеи.
— Умница. Хороший зверь. Ложись. Я посмотрю крыло.
Аланда внимательно наблюдала за ними, расширив глаза. «Он полностью приручил его. Это невероятно. И так по — доброму с ним разговаривает, значит он не жестокий тиран и, возможно, меня не ждёт насилие и смерть, потому что я этого не переживу и покончу жизнь самоубийством».
Годжак согнул лапы и лёг, аккуратно кладя голову рядом с человеком. Касий опять погладил его по носу.
— Всё будет хорошо. Я помогу тебе. — Влез обратно на шею, переместился к вывихнутому крылу и, прощупав, стал медленно выправлять перья. Некоторые были нещадно сломаны. Пришлось их выдернуть. Годжак слегка заревел. Со стороны это выглядело как постанывание. Касий всё время говорил с ним мягким голосом.
— Всё хорошо. Потерпи. Ты — сильный. Быстро восстановишься. На рассвете поищу тебе что поесть.
Когда всё было готово, он слез и снова погладил по носу.
— Умница.
После отвернулся и направился к стене. Бросил уставший взгляд на прекрасную пленницу и присел.
— Сядь рядом. — Буркнул и положил голову на колени. Она покорно подсела.
Касий провалился в дрёму. Девушка не могла заснуть. В пещере было сыро и темно и как — то жутковато. Ей даже захотелось прижаться к его могучему плечу, что и сделала. Он сквозь сон почувствовал её тепло и разлепил веки.
— Ты не противишься и сидишь так близко, что я слышу твоё сердцебиение?
— Здесь мне лучше быть под твоей защитой, чем самой.
Касий не смог сдержать улыбки, снова удивляясь её разуму.
— Мне повезло. Ты не только красива, но и умна.
— Ты уже это говорил. Зачем я тебе?
Он взял её за подбородок и сразу впился в губы. Вот тут она и проявила непокорность, пытаясь бороться. Его это так рассмешило, что когда перестал терзать эти пухлые губы, рассмеялся. Смех отразился эхом от стен. Годжак поднял голову и зарычал.
— Всё хорошо. Успокойся. Просто забавляюсь со своей рабыней.
— Я… твоя рабыня? — голос девушки тихо прошуршал.
— Ты же только что получила ответ. — Приблизил лицо. В уголках глаз образовались смешинки. Однако взгляд казался серьёзным. — Да, моя прекрасная валийка. Ты — моя рабыня.
Она заметила ещё в полёте, что глаза у него глубокого серого цвета, а здесь в пещере они как будто потемнели.
«Красивый мужчина, даже очень. Но… рабыня… это унизительно» — Пронеслось у неё в голове, а с языка сорвалось:
— Я — дочь повелителя валийцев!
— Знаю. А я сын покойного повелителя аравийцев! Скоро и сам стану повелителем.
Вот тут девушка отпрянула как от пощёчины.
— Аравийцы! Ты… аравиец? — Её до этого мягкий тембр голоса стал жёстче.
Рёв годжака дал ей понять, что надо стать потише.
Касий нахмурился.
— Что тебя так напугало? — в его голосе слышалась насмешка. Он прекрасно знал, как вся Горибия боится и ненавидит его народ, считая аравийцев свирепыми и безжалостными сволочами. — Да! Я — аравиец и горжусь этим. Мой народ самый сильный на Горибии. Особенно моя правая рука — главнокомандующий Крак — настоящий молот.
— Вы… же звери, а не люди.
Касий ухмыльнулся.
— Откуда такие познания у народа, ни разу, не сталкивающегося с аравийцами?
— О вашем народе ходят кровавые легенды и передаются из уст в уста.
— Что ж, значит, мы известны по всей Горибии, даже за скалами. Тем лучше. Теперь ты знаешь кто пленил тебя и, думаю, будешь умной девочкой и когда мы прибудем домой, тебя подготовят и приведут ко мне. А дальше твоя судьба уже зависит только от тебя самой. Либо стать завтраком моего годжака, либо принцессой моего ложа и жить в неге и богатстве.
— Я не хочу быть наложницей! — Её золотистые брови нахмурились, а на лице залегла тень, хотя в полумраке это видно не было, но Касий и так почувствовал.
— У тебя нет выбора. И, главное, будь благодарна, что я не возьму тебя в грязи и пыли, а дождусь прихода в мою крепость и твоей полной подготовки, также как и меня подготовят служанки к незабываемой ночи с тобой, — прекрасная валийка. — Его голос сейчас имел строгий тембр, совершенно не требующий возражений.