В ее глазах стояли слезы.
— Я люблю тебя, — проговорила она.
— Я отдаю тебя селу. Будешь общинной рабыней, — сообщил он.
— Да, хозяин.
— На ночь тебя будут запирать в клетку для едина. Есть будешь что подадут. Станешь прислуживать в хижинах, в каждой по очереди.
— Да, хозяин.
Он все смотрел на нее.
— Можно говорить? — спросила она.
— Да.
— Нельзя ли, хотя бы иногда, мне служить и моему хозяину?
— Может быть, — уже отворачиваясь, бросил Турнус.
— Прошу тебя, хозяин!
Он повернулся. Взглянул ей в глаза.
— Прошу тебя, возьми свою рабыню.
— Давненько ты не просила меня о близости, — не сводя с нее глаз, сказал Турнус.
— Умоляю, хозяин, — прошептала она, всем телом приподнимаясь над балками. — Умоляю!
Мы отвернулись. Турнус торопливо и грубо овладел распятой на дыбе рабыней.
Кончил. Обессиленная, она едва переводила дух.
— О, хозяин! — вскрикнула она и еще раз, чуть слышно: — Хозяин…
— Молчи, рабыня, — приказал Турнус.
— Да, хозяин. — И женщина в ошейнике смолкла.
Никогда, наверно, Турнус не обнимал ее так властно, с такой безудержной силой. Конечно, много лет назад он любил ее, свободную женщину, бережно и нежно. Но той неукротимой, необузданной похоти, что рождает в мужчине беспомощно распростертое тело рабыни, ей, верно, доныне изведать не доводилось. Так ею не обладали никогда. Раздавленная, испуганная, ошеломленная, в благоговейном ужасе следила она глазами за Турнусом. Я видела: ей хочется окликнуть его, молить, чтобы вернулся. Но она не смела. Ее ждет кара. Завтра утром времени хватит — высекут ее основательно.
Между тем Турнус одернул тунику. Повернулся ко мне. Под взглядом свободного мужчины я преклонила колени.
— Я подарил тебя Тулу Поварешечнику.
— Да, хозяин, — ответила я.
— Ему посулили тебя в уплату за снадобье, которое он дал кое-кому из нашего села. Снадобьем воспользовались, хотя надежд, что возлагало на него купившее его лицо, оно и не оправдало. Стало быть, от имени этого человека, который, на свое несчастье, оказался ныне в рабстве и сделок заключать больше не может, я отдаю тебя в обмен на этот порошок.
— Да, хозяин.
Скованные железом руки сжались в кулаки. В обмен на щепотку грошового порошка! Как же так? Да за меня по меньшей мере пару медных тарсков дадут, уж это точно!
— Но этот порошок ничего не стоит! — возмутилась я.
— Но и ты, крошка Дина, не стоишь ничего! — откинув голову, Турнус расхохотался.
— Да, хозяин, — кипя от злости, пробурчала я. Он повернулся к Ремешку:
— Объявляю тебя любимой рабыней. Будешь спать в моей хижине и вести хозяйство.
— Рабыня очень благодарна, хозяин, — выдохнула она.
— И еще, — добавил он, — будешь старшей над рабынями. Редис, Верров Хвост и Турнепс бросились к ней с объятиями и поцелуями.
— Мы так рады за тебя! — щебетала Турнепс.
— Я — старшая рабыня, — проговорила Ремешок.
— Я так за тебя рада, — твердила Редис.
— Принеси плетку! — велела Ремешок.
— Ремешок? — Редис изумленно замерла.
— Принеси плетку!
— Да, госпожа. — И Редис бросилась исполнять приказ. Вскоре вернулась, вложила плетку в руку Ремешку.
— На колени! — приказала всем троим Ремешок. Девушки пали на колени. — Выстроиться в ряд! На четыре хорта друг от друга! Лицом к хозяину! Прямее! — Она выровняла ряд. Пнула Редис по коленям. — Выпрямить спины, руки на бедра, животы втянуть, головы выше! — Рукояткой плетки она ткнула Верров Хвост в живот. Та подобралась. Турнепс дважды досталось по подбородку. Она вскинула голову. В глазах — смятение. Но стоят ровно, красиво. Ремешок спуску не даст!
— Твои рабыни, хозяин, — обратилась она к Турнусу.
— Превосходно! — похвалил Турнус, оглядев коленопреклоненных рабьшь. Девушки стояли, не смея пальцем шевельнуть. Ничуть не сомневаюсь: заметь Ремешок хоть тень неповиновения, хоть намек — от души высечет любую. Турнус ухмыльнулся. Ну, теперь, пожалуй, жди чудес! — Можешь, если хочешь, отправить их в клетку, — разрешил он.
— Да, хозяин, — ответила Ремешок. Теперь, наверно, ради обожаемого хозяина все что можно выжмет из его рабынь. И уж конечно, когда Мелине, общинной рабыне, придет очередь служить в хижине Турнуса, она и с нее семь шкур спустит. Уж Ремешок проследит, чтобы Медина в лепешку расшиблась для хозяина — на то у нее и плетка.
— Можешь встать, Дина, — сказал мне Туп Поварешечник. Я встала.
— Можете проститься с рабыней, с которой жили в одной клетке, — снизошла Ремешок.
Редис, Верров Хвост и Турнепс бросились ко мне, обнимали, целовали, желали удачи. Пожелала им удачи и я.
— Рабыни, в клетку! — распорядилась Ремешок.
— Нам надо в клетку, — сказала мне Редис. — Удачи тебе!
— И тебе удачи, — ответила я. — Удачи вам всем.
И девушки поспешили к клетке. Ремешок с плеткой в руках подошла ко мне. Обняла, поцеловала.
— Удачи тебе, Дина.
— И тебе удачи, госпожа! — Что ж, она теперь старшая рабыня, значит, для меня — госпожа.
Ремешок ушла — запереть на ночь рабынь в клетке. Подошел Турнус. Я смотрела на него со слезами на глазах.
— Не место тебе в деревне, крошка Дина, — Он потрепал меня по голове. — Дни здесь слишком долго тянутся, и работа тяжеловата. Это тело создано, чтобы доставлять наслаждение. Твое место у ног мужчины.
— Да, хозяин, — отвечала я.
— Пойдем, рабыня. — Туп Поварешечник уже тянул меня за руку. Я остановилась, обернулась, выдираясь из его руки.
— Я желаю тебе удачи, хозяин, — сказала я Турнусу.
— Даже плуг не можешь тащить, — бросил он в ответ.
— Никудышная я скотина, — согласилась я.
— Ты не скотина. Ты — луг.
Я потупилась, зардевшись. Да, не мне возделывать землю. — Возделывать должны меня.
— Удачи тебе, крошка рабыня, — сказал на прощание Турнус.
— Спасибо, хозяин.
Ладонь Тупа Поварешечника крепче сжала мою руку.
— Придется бить? — спросил он.
— Нет, хозяин, — испуганно пролепетала я, спеша вслед.
У ворот села стояла его тележка. Два огромных колеса, длинные ручки.
Дозорный распахнул перед нами ворота.
Туп, к моему удивлению, не привязал меня сзади к тележке. Нет, освободив меня от наручников и бросив их в ящик на борту тележки, он поставил меня впереди, между длинными ручками.
— У меня не хватит сил тащить тележку, — растерялась я.
Но, достав из другого ящика две пары наручников на цепях, он пристегнул мои руки к ручкам тележки, левую — к левой, правую — к правой. Между запястьем и ручкой — цепь около фута длиной.
— Я не смогу тащить тележку, хозяин, — уверяла я.
Спину обжег удар хлыста. Я вскрикнула. Схватилась за ручки, налегла что было сил, сгибаясь от тяжести, зарываясь ступнями в дорожную пыль.
— Не могу, хозяин! Еще удар.
Отчаянно вскрикнув, я вытащила тележку Тупа Поварешечника из ворот и поволокла дальше, на пыльную дорогу, прочь из Табучьего Брода.
На спину упала капля дождя. Редкие капли забарабанили по земле. Я взглянула в небо. В вышине стремительно неслись громады облаков. За ними — три луны. Дождь припустил сильнее. Промокли волосы, по нагому телу стекали капли. А я все тащила тележку. И вот хлынуло как из ведра. Я поскользнулась. Толкая колеса, Поварешечник помогал мне тянуть тележку по раскисшей грязи. Наконец мы остановились переждать ливень. Туп отстегнул наручники, и вместе мы забрались под тележку.
— Вот и кончилась засуха, — сказал Туп Поварешечник.
— Да, хозяин, — поддакнула я. — Можно мне конфетку, хозяин? — спросила я немного погодя. Я не забыла этот волшебный вкус — тогда, под хижиной Турнуса. Всего лишь грошовый леденец — а как дорог! Не часто жизнь балует рабыню такими подарками.
— Очень хочется? — спросил Туп.
— Да, хозяин.
Он опрокинул меня в грязь между колесами.
— Заслужи!
— Да, хозяин, — прижимаясь к нему, прошептала я.
С дивного темного неба низвергались потоки дождя. Ни деревьев, ни дороги…
Глава 10. МЕНЯ ВЕДУТ ПРОДАВАТЬ