Некоторые детали интерьера поражали воображение: стулья от Мисса ван дер Рое, расставленные якобы произвольно, но на самом деле с математической точностью; освещение в популярном в шестидесятые фугуристическом стиле — элегантно свисающие с потолка дугообразные светильники; эксцентричная обивка дверей, намекающая на помещения, где грешат. Но иронический подтекст оформления был слишком скрытый и замаскированный, чтобы произвести нужный эффект, и поэтому у каждого осталось впечатление, что эта квартира принадлежит старомодному невротику — обладателю плохого вкуса.
Гостей было уже около десятка, и почти все собрались вокруг Майло и малыша-иранца. Майло был в серебристом костюме, мне показалось, из прошлогодней коллекции. Но я наверняка была не права, ведь для Майло подобные ошибки нехарактерны, и особенно это касалось одежды. Возможно, костюм был всего лишь серебристого оттенка. Ксеркс выглядел так же нелепо и очаровательно, как всегда. На нем был обтягивающий черный, напоминающий женский, топ с пышными шифоновыми рукавами, расшитыми темными звездочками. Кукэ и Кливаж тоже были там, они выполняли близкие к профессиональным обязанности — пытались оживить атмосферу в начале вечеринки, пока не собрались основные гости.
Одна из телевизионных экспертов в мире моды уже пришла и пыталась скрыть раздражение оттого, что оказалась «ранней пташкой». Мне показалось, она найдет, с кем расквитаться за свое унижение. В жизни эта женщина действительно, как рассказывал Майло, была шокирующе уродливой. Телекамеры обычно слишком благосклонны к низкорослым толстым блондинкам. А сегодня у нее был вид, будто она измучена всем одновременно и происходящее вокруг ее совсем не волнует.
В соседней компании я заметила модель с острова Канви. Она снова рассказывала историю о парне с ногами-личинками, но ее никто не слушал.
— Как тебе нравится? — спросил Майло. Мне показалось, у него поубавилось самодовольства, всегда служившего хорошей защитой, — доспехи истончились до паутинки. Он крайне нуждался в поддержке. Наверняка в глубине души он осознавал, что потерпел трагическую неудачу, но признать это — означало бы уничтожить его. Ему необходима была вера в свои силы — такая, какой обладают ходящие по горячим углям люди.
— Просто изумительно, — ответила я. — Настолько чудесно, что хочется плакать.
Конечно, мое мнение само по себе не развеяло бы сомнения Майло, но оно стало еще одним голосом в одобрительном льстивом хоре. Кроме того, я лишь подлила масла в огонь разгорающегося тщеславия хозяина квартиры и все-таки достигла своей цели — Майло приветствовал мои слова убедительной демонстрацией симпатии ко мне. И на этот раз он не пытался привести меня в замешательство вульгарными жестами. Я присоединилась к небольшой группе людей. Мое появление добавило крайне необходимую энергию их маленькой системе, которая, очевидно, приближалась к энтропии (удивительно, сколько всего сохранилось в памяти со времен экзамена по физике). Людо отправился на поиски выпивки, хотя было понятно, что пива он не найдет. Лишь несколько посвященных знали, почему именно с 1995 года на модных вечеринках подают только «Морской бриз» и шампанское.
Как обычно, Майло выбрал просто отвратительную музыку: джазовую запись, которая напоминала музыку из болгарских авангардистских мультфильмов шестидесятых годов. Вы, наверное, считаете, что в мире музыки и моды очень много общего, но, честно говоря, мы практически ни в чем не пересекаемся. И уж точно не на моем уровне, где приходится тратить деньги. В действительности у музыки и у моды абсолютно разные представления о том, что является «крутым», и ни один из миров не собирается признавать другой. У Людо есть друг, работающий в какой-то маленькой звукозаписывающей компании, так вот он говорит, что мы напоминаем двух певчих птиц, поющих в зарослях кустарника. Но эти птицы никогда не смогут петь вместе, поскольку у одной на глазу коричневая полоска, а у другой — зеленая, или одна поет «пи-по-пи», а другая — «по-пи-по». Я думаю, все это происходит из-за того, что невозможно знать все обо всем. И помните, большинство тех, кто занимается модой, непроходимо глупы, и если они хоть на секунду ослабят внимание, то навсегда выпадут из общего ритма. То же самое можно сказать и о мире музыки.