Михаил обиделся, заговорил горячо:
— Гений или не гений — это будет видно потом! А мыслишки кое-какие у меня есть. Сам придумал, ни у кого взаймы не брал — моя идея. Вот, глядите!
Он положил чертеж на журнальный столик, — Андрей тотчас же наклонился над чертежом. Жози, беспечно хрустя сушками, тоже слегка подвинулась к столику, но взглянула на чертеж вскользь.
Андрей ткнул пальцем в листок.
— А это? Это тоже твоя идея?
— А то чья же!.. — с досадой произнес Михаил.
Его обижало недоверие, которое слышалось в его словах.
— Так-так-так, — заинтересованно кивнул ему Андрей.
— Давно у меня эта идея бродит, — стараясь сдержать предчувствие удачи, заговорил срывающимся голосом Михаил. — Только чертеж неважный, да и расчеты кое-какие следовало бы уточнить еще...
Андрей поднял голову от чертежа, оглянулся на Жози.
— А ведь Мишка-то, Мишка... А?
— Мишья, вы... как это... головастик! — улыбнулась Жози.
— Башковитый! — поправил ее Андрей. — По такому случаю — всем по рюмке!
— Всем по рюмке за Мишью! — повторила Жози.
Они выпили. Счастливый Михаил включил новенький «Акаи» — тихая музыка, какая-то галактическая, вдруг удивительно совместилась с медным самоваром. Сознание заволокли приятные волны, бегущие от индийского чая, от водки, от галактической музыки. А может быть, от черных, невероятно огромных глаз Жози, которые то смотрели на него с откровенным интересом, то вдруг пугались и спешили глянуть на самовар или на бесконечные сушки. Помнит ли она поцелуй в машине? Осталось ли ощущение его губ на ее?..
И Михаил впервые глянул на Андрея с неприязнью. Зачем они собрались вместе? Почему не пить этот чай вдвоем с Жози? Впрочем, сам Андрея пригласил...
— А здесь все-все есть? — спросила Жози, оглядывая чертеж, разложенный на тахте.
Андрей вновь обратился к проекту:
— Идея выражена понятно...
— Мне вопросов не будет там, далеко, а?
Андрей задумался, вглядываясь в чертеж:
— Вот здесь чего-то не хватает! Не отработана связь.
— Как не отработана? — не понял Михаил.
— Не мешало бы прояснить кое-что в принципиальных вопросах по связи. Хорошо бы потолковать с тем, кто занимается теорией.
Михаил хотел было что-то возразить, но его остановил вопрос Жози:
— Мишья, вы лондонский Ллойд знаете, да?
— Страховое общество? — проверил себя Михаил.
— Да-да. За такой проект сделает вас, Мишья, маленький советский миллионер. А?
— Что у нас делать с миллионами? — счастливо засмеялся он!
— Зачем у вас, Мишья? Счет в банке за границей. Приехал туристом, да? Немножко погулять, да?
— Сперва надо дооформить идею, — охладил их Андрей.
Жози захрустела сушками. Михаил придвинул к себе чертеж и уперся в него нетрезвым рассеянным взглядом...
Не такой он лопух, чтобы поверить в миллионы. Что у них там, нет своих интеллектуалов? Есть целые мозговые центры, есть фирмы, есть синдикаты... Правда, идеи пугливы и этих самых коллективов боятся. Они, идеи, как красивые женщины, предпочитают гордых и талантливых одиночек. Он не лопух, на миллионы не надеется. Но тысячи... Почему бы нет?
Он снова уставился в чертеж, потом согласился с Андреем:
— Да, пожалуй, тут нужен физик. Чтобы проверил по-настоящему. Чтобы с гарантией.
— А если... как это... со-автор, да?
— Нужна всего лишь консультация, — не согласился Андрей. — Знакомого, коллеги, приятеля...
— Черт возьми! Жози, пардон... У меня же есть Димка Трубцов.
— Тимка много берет долларов, да?
— Димка-то? Да ничего не возьмет.
— Ну да, — усмехнулся Андрей. — Насчет бессребреников мне не надо говорить! Еще и потребует объяснить, зачем тебе все это нужно!
— Конечно, — помрачнел Михаил.
— А ты не говори, для чего тебе нужно. Придумай чего-нибудь, — посоветовал Андрей.
— Да-да, красивую сказку... Нет, легенду, да?
— Чего придумать-то?..
— Скажи, что пишешь статью, — предложил Андрей.
— Эврика! — громко крикнул Михаил, ибо сегодня опьянел скоро и не от водки. — А и верно: пишу статью совместно с физиком, а он — не очень сечет. Хочу проверить, чтобы не сесть потом в лужу. Легенда?
— Выпьем за Мишью-головастика!
— Жози, — укорил Андрей. — Не Мишья-головастик, а Миша головастый!
А Михаилу было все равно. Его комната странным образом расплывалась, вещи и предметы как бы помельчали, Андрей куда-то пропал — ничего не стало, кроме темных и огромных глаз Жози. Они распахнуто смотрели на него, заслонив собой мир; они хотели что-то сказать...
— Мишья, ой-ой, у меня в памяти большая дырка!...
Жози соскочила с тахты, открыла свою сумку, вынула плотный прямоугольный пакет и вручила Михаилу:
— Презент от месье Делорма, да-да...
Он развернул — две книги. Темные переплеты. Отличная крепкая бумага. Русский, какой-то абстрактный шрифт. Ни авторов, ни издательств, ни типографий, будто изданы они в космосе. Лишь тисненые названия, как слова на могильной плите... «Здравствуйте, я ваш убийца!», «Выстрел из телевизора».
С крыши я опустился на карниз, по нему дополз до окна, влез в квартиру, прошелся по всем комнатам и толкнул дверь в ванную... Не знаю, как вы, но я опускаю свой пистолет, когда вижу перед собой прекрасную женскую фигурку, прикрытую лишь одним смущением. О’кэй.
Ноги висели над письменным столом неестественно и как-то сами по себе — в темных носках, в тренировочных брюках, пятками вверх. И хотя было видно, что человек стоит на макушке, он казался уродом, ибо возмущенное сознание дополняло ступни привычной головой.
Михаил огляделся... Стан холостяка? Комната для приезжих? Или жилище сумасшедшего?..
Полки, собранные с бору по сосенке из гарнитуров, кухонь, магазинов... Книги, разные по содержанию и размеру, стоявшие вкривь и вкось. Широченный стол, заваленный всем, что только есть в мире: газеты, камни, папки, книги, железки, инструменты; какие-то приборчики, какие-то ящички... Топчан из некрашеных досок с брошенным на него одеялом. Отменнейший радиоприемник, берущий все станции на свете. Кадка с березой — маленькой и трогательной, как девочка-сирота. Картотека, похожая на макет многоэтажного дома. Женская головка, грубо вырезанная из дерева. И опять стопки, связки, свалки книг и бумаг.
— Может быть, хватит? — спросил Михаил.
Ноги сложились и пропали за столом, вместо них поднялся розовый Димка. Он поправил очки, помял занемевшую макушку и улыбнулся виновато:
— Извини, блюду режим.
— Мой приход чувствовал?
— Когда стоишь на башке, сенсоры тупеют.
— Почему жена не наведет здесь порядка? — Михаил еще раз окинул комнату бездумным взглядом.
— Тут идеальный порядок, — заверил Димка.
Он сел на свой лагерный топчан с заметным удовольствием. Его глаза — детские глазки под сильными стеклами — чему-то улыбались. Видимо, сразу и всему — соблюденному режиму, комнатному беспорядку, приходу друга...
— Как дела на работе? — спросил Михаил.
— В семь ухожу, в девять вечера прихожу.
— Чему ж ты радуешься?
— Так ведь интересно.
— Вкалывать?
— Я не вкалываю, — блаженно отозвался Димка.
— Ну да, ты работаешь творчески. А не заметно.
Вскинутой рукой Михаил описал полукруг. Глазки под стеклами непонимающе проследили за этим жестом.
— Что незаметно?
— Не вижу результатов творческой работы.
— Результаты... не здесь.
— Не вижу, что эти результаты ценят, — поправился Михаил.
— А как можно их увидеть?
— Где большая современная квартира?
— Нам на троих хватает и этой...
— Где современная мебель, радиоаппаратура, произведения искусства?..
— Вот моя главная мебель. — Димка погладил белесую тумбу стола. — А произведениям искусства место в музее.
— Где твой автомобиль?
— Я автобусом-то не пользуюсь...
— А чем же едешь на работу?
— Бегу трусцой.
— До самого института?
— Ровно сорок минут.
— Ну а где цветной телевизор?
— У нас и черно-белого нет.
— А где твоя модная одежда? — продолжал атаку Михаил.
— На кой она мне?
— Неужели тебе не хочется выглядеть красивым и современным?
— У моего соседа три дубленки: белая, черная и какая-то голубая. Как был дураком, так и остался им. А Лев Толстой ходил, между прочим, босиком, в рубахе. Эйнштейн, между прочим...
— У твоей жены на обед суп без мяса, — уже сердито перебил Михаил. — А на второе — свекла!
— Добавь: и чай без сахара.
— Почему? Копите?
— Старик; разве я похож на сумасшедшего? Мы принципиально не едим мяса, жиров, сахара...
— Ну а копченую колбасу, икру, красную рыбу, коньяк?..
— И в рот не возьму, — рассмеялся Димка.
Михаил вспомнил: перед ним сидел новоявленный йог. Работа, гимнастика, стойка на голове. Чтение философских книг, размышление, сырая морковка на завтрак...
— Ты не йог, а папуас, — бросил Михаил сердито.
И удивился: откуда эта злость? Не мечтал ли когда-то и сам вести рациональный образ жизни — взяться за спорт, читать серьезные книги, грызть овощи, не мельтешить? Когда-то, когда-то... Так и прогрыз бы эти овощи всю жизнь, которая может быть разной. Мышиной — у тех, кто тихонько грызет. Красивой — у тех, кто ищет и рискует. Но откуда же злость на приятеля?
Михаил прошелся по взлохмаченной комнате, задевая бумаги, рулоны, какие-то палки...
Злость из-за Димкиной плотеумерщвляющей философии. Ему ничего не надо, его ничем не соблазнить. Средневековость какая-то. А разве он пришел соблазнять?
— Ну, пошли обедать. Ольга ждет. — Димка хотел было встать.
— Как работа? — удержал его Михаил.
— Работа как работа, — скупо отозвался тот.
— Да уж знаю я вас, работничков: только деньги государственные на ветер бросаете зря!
Димкины очки неожиданно блеснули, хотя отразить им было нечего, — за окном серела томящаяся осень. И лоб посветлел за счет того же странного огня, павшего на очки.
— Что ты можешь знать про мою работу? Дилетант! А туда же — деньги на ветер!
Димка вскочил, забегал по комнате, все больше распаляясь.
— Ты когда-нибудь слышал, что криминалисты могут определить соприкосновение одежды двух людей? Два человека коснулись друг друга плечом — и этого достаточно, чтобы найти того, кого ищут, понял? А я имею дело с куда большими объектами, чем человек. И объекты эти плавают в воде, а, значит, следов от них остается не столько, как от твоего костюма!
— Следы! — подзадорил его Михаил. — Даже если и остаются следы, так это же все в ничтожных количествах! Можно сказать, молекулы...
Димка уже «завелся», заговорил увлеченно:
— А кто сказал, что молекулы неуловимы? В одном кубометре воды, например Атлантического океана, содержится семьдесят миллионов различных организмов. Организмов, а не микробов!
— Ну и что? Какая разница: молекулы, микробы! Как это измерить?
— Нужны приборы.
— Ну и как, успехи есть?
— Кое-какие.
Димка явно не хотел распространяться на эту тему. Он встал, чтобы идти, но Михаил заступил ему путь:
— Это мне и нужно...
— Что это?
— Сведения о приборе.
Димка улыбнулся, ожидая конца начатой шутки.
— Ты не ослышался, мне нужны эти материалы, — повторил Михаил голосом пожестче, чтобы у приятеля не осталось сомнений в услышанном.
— Не трепись, — тихо уронил Димка.
— Для статьи. Ты знаешь положение с моей диссертацией... От этой статьи зависят мои шансы.
Теперь Димка осознал страшность услышанных слов. Его глаза моргнули беспомощно. Казалось, что он подавился и не может ни проглотить, ни слова произнести, ни вздохнуть. Михаил удержался от желания размахнуться и стукнуть его по спине.
— Ты же... математик, — наконец сказал Димка, но, видимо, не то, что хотел.
— Мы пишем с соавтором: он — физическую часть, я — математическую. За свой материал я отвечаю, а вот соавтор у меня — жидковат. Не хотелось бы из-за него завалить работу. На тебя одного надежда!
— Да ты соображаешь, о чем ты меня просишь?!
— Никто знать не будет, я тебе гарантирую!
— Нет, — отрезал Димка.
Он вновь попробовал шагнуть к двери, на кухню, обедать, но Михаил врос на его пути деревом. Тогда Димка ринулся вбок, на малое, но свободное пространство комнаты. Михаил, притянутый какой-то магнитной силой, примкнуто зашагал рядом — только не отставать, только не отпускать. Они носились по комнате, как сиамские близнецы, и поднятый ими ветерок шевелил бумаги и копеечные листики березы.
— Дим, выручи меня...
— Ты не понимаешь, чего просишь.
— Иначе я век не защищусь!
— Я не выдаю государственных тайн!
— Дим, не надо мне тайны, а лишь кое-какие идеи...
— Бросим этот пустой разговор.
— Отказываешь в помощи?
— Все, что угодно, только не это...
— Не дашь, значит?
— И не думай.
Михаил остановился внезапно, схватил друга за ворот сорочки и рванул на себя так, что треснула материя и очки наплыли крупно, увеличенно. За толстыми стеклами Димкины глаза показались неживыми, давно умершими. Переносица, прижатая темной перемычкой оправы, побелела, как хрящ. И эта белизна растекалась по сухому лицу с пугающей быстротой.
— Не дашь? — выдохнул Михаил ему в лицо. — А про Ольгу забыл?
Сухой торс под его рукой сразу потерял свою тренированную крепость, обмякнув. Михаил разомкнул пальцы на сжатом вороте...
Три года назад Димкина жена обреченно заболела. Спасения ждать было неоткуда. И тогда Михаил долгими путями — после и сам не мог понять какими — звонил, ходил, летал в столицу, на юг летал, добился приема у известного вьетнамского врача, гостившего в стране. Ольга поднялась...
Димка глубоко вздохнул и закрыл глаза. Уставшими ногами подошел он к столу, взял папку чистой бумаги и приткнулся на краешке топчана. Шариковая ручка бегала по страничкам, выписывая кривые, формулы и слова. Михаил ждал, разглядывая березку.
В тепле, в удобренной и политой земле, зеленеть бы ей тут и зеленеть... Да и осень стоит негромкая, не пробить ей двойных рам и жара паровых батарей. А пробила, проникла. Зажелтели листочки, готовые осыпаться на паркетный пол.
Димка встал, глянул невидящим взглядом и протянул листки:
— Тут главные результаты. Физик все поймет...
Торопливыми пальцами свернул Михаил бумагу и улыбнулся благодарно, извиняясь.
— А теперь уходи, — приказал Димка бескровными губами.