Свеча в руках начала дрожать, но Трина крепко вцепилась в нее руками, продолжая петь и снова закрывая глаза. Слова древнего языка слетали с губ на автомате. Ведьмы просили духов послать им спасение, клялись с честью нести сквозь века колдовские традиции и обещали жертву. Трина знала, что совсем скоро каждой из них предстоит надрезать ладонь кинжалом и отдать несколько капель крови в серебряную чашу, с которой бабушка обойдет круг.
Так и случилось. Когда Верховная ковена наполнила чашу, она двинулась к центру кромлеха, где зажгла круг из свечей, посредине которого аккуратно опустила сосуд. Ведьмы тем временем продолжали петь, то затихая, то снова повышая голос. Луна скрылась за одиноким серым облаком, которое словно случайно оказалось на небе.
Когда пение стало особенно громким, а призыв достиг апогея, Трина почувствовала, что земля под ногами дрожит. Толчки были легкими и не сбивали с ног, но не заметить их было невозможно. Словно почувствовав отклик земли, ведьмы запели с двойной силой.
«Смотри же, дочь Эмриса, — шептал Трине ветер. — Открой глаза. Не этого ли ты пришла просить на самом деле?»
Трина хотела было ответить этому голосу в голове, но тут, похожий на раскат грома, раздался резкий звук. Глаза распахнулись сами собой, хватаясь за одинокое облако на ночном небе. Ничто не предвещало грозы. Землетрясение, между тем, прекратилось. Ведьмы резко смолкли, действуя синхронно, как четко отлаженный механизм. Все они вцепились глазами в центр кромлеха, где над чашей стояла бабушка, а рядом с ней…
Трина покачала головой, отгоняя видение. Этого не могло быть, должно быть, ее разум все-таки сыграл с ней злую шутку.
Но бабушка, казалось, видела то же самое. Она с интересом оглядывала стоящего перед ней мужчину, одетого в черные кожаные штаны, сапоги и дорожный плащ. Верховная даже протянула вперед руку, чтобы убедиться, что пришелец настоящий.
Трине искренне хотелось сделать то же. Хотелось сорваться с места и нестись к центру кромлеха, но нельзя было разрывать круг. Нельзя было и шептать, кричать то, что так хотело сорваться с губ и вопреки всему сорвалось. Одно имя, которое она больше никогда не надеялась произнести в качестве обращения.
— Гавейн, — прошептала, и в этот момент встретилась взглядом с синими озерами его глаз.
Глава 2. Мерлин
Мерлин пристально вглядывался в голубые глаза Артура, смотрящие на него из зеркала в золотой оправе. В них было больше печали и боли, чем маг привык видеть, а еще — новое, яркое чувство, которое придавало взгляду короля злой блеск. Его мрачно оттеняли горящие во мраке королевской спальни свечи.
Несмотря на зажженные огни света в комнате было мало. С тех пор, как Артура не стало, Мерлину в целом часто казалось, что в мире не осталось ничего светлого — только густая чернота желания мести, которая растекалась в его душе, вязкая и липкая.
Не добавляла яркости в хмурые, горестные дни и новая обязанность — каждый день надевать на себя королевский облик — от красивого благородного лица до костюма и короны — и шествовать в тронный зал так, словно он имел все права на престол. Мерлину претило стоять перед рыцарями и отдавать им приказы. Нет, конечно, он делал это и ранее, будучи советником короля, но сейчас все было иначе. Сейчас он был королем. Точнее, отчаянно делал вид, что правитель Камелота все еще жив и управляет Логресом, как и прежде. Правда теперь без мага и генерала, которые раньше почти всегда находились рядом.
Никто из рыцарей так и не узнал, что той злополучной ночью Мерлин вернулся со своего задания — убить Моргану. Никто не ведал, что Мордред не отправился вслед за Гавейном помогать тому в тайной королевской миссии, а трусливо сбежал, вонзив в тело Артура кинжал и забрав жизнь великого монарха. Никто не сгибался под тяжестью страшной мысли, которая днем и ночью звенела набатом в висках: если план Мерлина провалится, если его месть не удастся, Камелоту и Логресу придет конец.
Мерлин устало потер виски, отходя от зеркала и тяжело опускаясь в кресло у большого стола, который служил Артуру рабочим местом. Поднял одну из смятых бумаг, разбросанных по деревянной поверхности. На ней мелким кривым почерком было выведено послание от того, кого Мерлин, едва ли не впервые в своей долгой жизни, ненавидел.
Мордред. Прислужник Морганы писал ему, что с комфортом расположился во вражеском королевстве и уже сообщил всем, что король Логреса мертв. Насмехаясь, он уверял, что слухи совсем скоро достигнут все соседние государства, и тогда Камелоту и его рыцарям не выстоять против желающих завоевать пустующий трон Артура.