Но выбора не было.
***
Половинка луны осторожно заглядывала в залу заседаний Круглого стола, напоминая, что дни бегут стремительно и время работает против Мерлина. Несколько недель назад он отправил Гавейна в двадцать первый век, узнал о смерти Артура… стал королем. Через несколько недель, а может быть, и дней он окажется на поле боя, где будет вынужден инсценировать смерть Артура и сообщить о ней рыцарям. Маг задумчиво смотрел в окно на ночное небо и ему казалось, что луна смеется над ним и его печалями. От веса короны болела голова — хорошо, что хотя бы на военных советах Артур не носил ее, всегда облачаясь в простые одежды и активно участвуя в обсуждении стратегии.
И все же, Мерлин не был настоящим Артуром, поэтому сейчас, за его спиной, у стола рыцари с жаром обсуждали военные планы без его участия. Однако перемены в короле никто не заметил: каждый решил, что Артур встревожен и опечален тем, что Логрес в опасности, и он обдумывает в одиночестве, как выиграть грядущую войну. Совсем скоро он принесет им свое видение, а пока они могут внести предложения. Персиваль, Борс, Галахад — один за одним рыцари указывали пальцами в раскинутую на столе карту Логреса и соседних королевств, выбирая лучшее место для боя. Однако к согласию они все еще не пришли, и Мерлин понимал, что ему стоит вмешаться.
Днем, закрывшись от всех в своем кабинете, он призвал душу Утера Пендрагона, отца Артура, чтобы просить у нее совета. Утер был в ярости, что Мерлин не смог уберечь его сына, а потому был готов отказать в помощи, но в конечном итоге, убежденный тем, что может спасти славу Артура, дал подсказку. Согласно совету Утера Мерлину следовало вести армию к реке Камлан, подготовив врагу засаду в одноименном ущелье. Учитывая прикидки о силах противника, которыми Мерлин владел от своих шпионов, Утер считал, что у рыцарей Камелота мало шансов и, лишь продумав западню, они получат шанс выжить. Мерлина такой прогноз совсем не утешал, зато утешало то, что он, в отличие от Мордреда и его союзников владел магией. Такой, какой никто в этом мире не видел до его жизни и не увидит после. «Великий Мерлин», — с грустной усмешкой вспомнил он слова Трины. Видела бы она его сейчас…
Стряхнув дурные мысли, Мерлин повернулся к рыцарям, которые все еще продолжали спорить, и громогласно объявил:
— Через три дня мы выдвигаемся к реке Камлан. Подготовьте все необходимое.
В ответ на недоуменные взгляды подданных, он уверенно подошел к карте, поясняя план, который составил Утер.
Да помогут им духи, пусть Пендрагон старший окажется прав, а Логрес не падет.
Глава 3. Трина
Жгучее желание жить. Всепоглощающее счастье. Эйфория. Наверное, так ощущают себя люди, которые умирали от жажды и вдруг получили долгожданный глоток воды. Так чувствовала и Трина, глядя на Гавейна, в растерянности стоящего среди толпы ведьм, окружавшей его и пристально изучающей, словно редкое дикое животное.
Но он смотрел только на нее, и в его взгляде Трина могла заметить густую смесь из нескольких чувств, быстро сменяющих друг друга, которые с трудом удалось различить: удивление, облегчение, радость, страх… любовь? Трине так хотелось, чтобы биение ее сердца нашло ответ и в его груди, чтобы он испытывал то же, что и она. Но все же, в это было так трудно поверить, что она отвергла эту мысль, довольствуясь лишь надеждой, что он прибыл в ее век не просто из чувства долга и благородства.
Неловкая пауза затянулась, и Трина перевела взгляд на бабушку, умоляя ту взглядом закончить ритуал и отпустить их гостя. Словно почувствовав, что внучка вцепилась в нее глазами, бабушка обернулась, оторвавшись от созерцания незнакомца, и, сжав губы в тонкую линию, что обычно означало недовольство, едва заметно кивнула. Она вновь склонилась над чашей, сделав несколько пассов и прошептав завершающее заклинание. Трина больше не слышала ни единого звука: казалось, все смолкло вокруг вместе с прекратившими петь ведьмами. Голос в голове умолк, ветер стих, небо прояснилось. Единственным громким звуком казался стук ее сердца, когда она, стоило лишь бабушке поднять с земли чашу и выйти из центра круга, бросилась вперед, к тому, о ком грезила все эти недели.
— Ты жив! — то ли прошептала, то ли прохрипела она, врезаясь в твердую грудь и крепко обхватывая Гавейна руками, словно боясь, что он исчезнет. Голос сорвался от нахлынувших чувств. — Ты жив.
Он ответил на объятие, крепко прижимая ее к себе и нежно целуя в макушку, вдыхая запах ее волос.
— Жив, — услышала она такой же хриплый шепот в ответ. — И ты жива, — в его голосе совершенно точно слышались облегчение и радость. — Я так боялся, что с тобой что-то случилось.