– И?..
– И оказывается, что мозгом исследования является Лукас.
– Лукас? Что ты имеешь в виду?
Джо встал и пробежал пальцами по волосам.
– Лукас – мозг исследования. И он также был бы спасителем Софи. Так же, как он был защитником Жаннин от меня и от ее родителей. От нас, болванов. А моим большим вкладом было стояние на пути у Жаннин и превращение ее жизни в жалкое существование. Ты сама это сказала. Она получала поддержку от Лукаса. И ни черта не получила от меня.
Он тяжело вздохнул, прижимая руки к вискам.
– Я поверить не могу, что неправильно истолковал столько вещей.
– Я не понимаю, – сказала Паула. – О чем ты говоришь?
Она сидела на диване и пристально смотрела на него; на ее лице были замешательство и беспокойство.
Он снова сел рядом с ней.
– Ты знаешь, что у Лукаса отказали почки, – сказал он.
– Да, и я по-прежнему думаю, что это странное совпадение…
– Он на самом деле не садовник.
– Что ты имеешь в виду?
– Он профессор ботаники, – сказал Джо. – Он изучал какие-то травы и придумал Гербалину, которая, как он думал, должна помочь маленьким больным. Он знал, что никто не обратит на него внимания, если он захочет возглавить исследование, поэтому нашел Шеффера, который сделал это за него. Шеффер – это только фасад.
– Но не странное ли это совпадение, что Лукас вдруг стал работать в Эйр-Крик, в то время как Софи жила там в коттедже?
– Это было не совпадение, – сказал Джо.
Он глубоко вздохнул, а затем поведал обо всем, что Лукас рассказал ему этим утром. Он описал потерю Лукасом своей дочери, его открытие, что у него есть единоутробный брат по имени Джо, и о его усилиях по привлечению Софи к этому курсу лечения. К тому времени, когда он закончил рассказывать, Паула плакала.
– Почему ты плачешь? – спросил он.
– Потому что мне больно за тебя.
Он пожал ее плечо.
– Спасибо.
– И я люблю тебя.
Он посмотрел на нее, удивленный душевным волнением и пылом в ее голосе.
– Я тоже тебя люблю, – сказал он.
– Нет, Джо. Я хочу сказать, я люблю тебя, – сказала она. – Не только как друг, как говоришь это ты.
Он изучал ее лицо – тонкие морщинки вокруг глаз, родинку на левой ноздре, одну прядь темных волос, которая никогда не держалась на месте, за ухом. Она была дорога ему. Но это была правда: он никогда не думал о ней как о ком-то большем, нежели очень близкий друг.
– Ты ведь знаешь, что невероятно дорога мне, не так ли? – спросил он, зная, что эти слова – очень слабый ответ на ее признание.
– Да, знаю. И я видела, как ты жаждешь Жаннин, – сказала она. – Мне было от этого больно, потому что я хотела, чтобы ты жаждал меня.
– Я всегда был честен с тобой, – проговорил он. – Я имею в виду, я никогда не давал тебе повода…
– Да, ты четко дал мне понять, что мы просто друзья. Но от этого я не перестала хотеть большего. И любить тебя.
Джо покачал головой.
– Я уже даже не уверен, что знаю, что такое любовь, – сказал он расстроенно.
– Ты знаешь.
– Откуда ты это знаешь?
– Потому что ты показал мне ее, когда моя мама умерла, – сказала она. – Ты пришел среди ночи, чтобы быть со мной. Ты пропустил работу и игру в гольф и бросил все ради меня. Ты поехал со мной во Флориду, чтобы я не ехала одна, и ты волновался за меня, когда я не ела. Я чувствовала себя очень, действительно… любимой. Поэтому я не верю тебе, когда ты говоришь, что не знаешь, что такое любовь. Я думаю, она переполняет тебя, Джон. Любовь к Софи. К Жаннин. И даже ко мне.
Он мысленно вернулся к тому моменту, когда Паула позвонила ему и сказала, что ее мама умерла. Он чувствовал тогда ее боль даже на расстоянии, чувствовал ее глубоко в себе, достаточно глубоко, чтобы у него на глазах появились слезы. Он сделал бы тогда все, что в его силах, чтобы спасти ее от той боли.
– Иди ко мне, Паула, – сказал он, прижав ее опять к себе. Он держал ее крепко, чувствуя, как наполняется благодарностью и восхищением ею, и ему очень хотелось, чтобы она была права во всем, что касалось его.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
– Мы так сочувствуем вам из-за Софи, – сказала медсестра, когда Джо заглянул в приемную Шеффера в четверг утром. У нее были рыжие волосы, такого же оттенка, как у Софи, и он не мог не смотреть на нее пристально.
– Спасибо, – сказал он. – И спасибо за то, что приняли меня сегодня.
– Без проблем. Я знаю, доктор Шеффер хотел бы лично высказать вам свои соболезнования. – Она глянула через плечо, чтобы посмотреть на длинный коридор. – Я могу проводить вас прямо сейчас. Детям сейчас ставят капельницу с Гербалиной, и он в своем кабинете.
Он прошел за ней через дверь приемной, далее по коридору, и вспомнил тот единственный раз, когда его нога ступала в этот кабинет. Он ушел тогда, выкрикивая что-то, проклиная врача за то, что он обманул Жаннин и сделал из Софи подопытного кролика. Боже, каким напыщенным дураком он был.
Но доктор Шеффер, кажется, не держал на него зла. Он встал и наклонился над своим столом, чтобы пожать руку Джо, на его лице была добрая и сочувственная улыбка.
– Мистер Донохью, – начал он и указал своей маленькой жилистой рукой на один из стульев в комнате. – Пожалуйста, присаживайтесь.
Джо сел по другую сторону широкого орехового письменного стола Шеффера.
– Я сочувствую вам из-за Софи, – сказал Шеффер. – Это невероятная трагедия. Как раз, когда ей становилось лучше.
Джо кивнул.
– Я знаю теперь, что ей действительно становилось лучше.
– Да, – Шеффер тоже кивнул. – Я говорил с Лукасом. Он звонил из больницы и сказал мне, что вы все знаете.
– Я был… шокирован, – сказал Джо. – Я и сейчас шокирован.
– Вы понимаете необходимость держать в секрете то, что вы знаете, не так ли? – Шеффер выглядел взволнованным.
– Да, я понимаю.
Джо изменил свою позу на стуле. Он пришел на эту встречу, желая узнать ответы на вопросы, которые не давали ему заснуть практически всю ночь, и ему не терпелось перейти к ним.
– Вы думаете, Софи излечилась бы, если бы продолжала принимать… ПРИ-5? – спросил он.
– Я не уверен, что излечилась бы.
Шеффер играл серебристой авторучкой на своем столе, перекатывая ее то влево, то вправо.
– Но я верю в то, что мы могли бы очень хорошо контролировать ее болезнь. И я верю в то, что Лукас стоит на пороге изобретения чего-то великого, и, если бы только у него был шанс, он мог бы изменить формулу или, возможно, ее применение, и со временем он придумал бы чудодейственное лекарство и для детей, и для взрослых. К этому он и стремился.
– Ну, он по-прежнему может этим заниматься, не так ли? – спросил Джо. – Вы почему-то говорите в прошедшем времени.
Шеффер покачал головой.
– Он сказал вам, насколько болен?
– Он нуждается в частом диализе. Возможно, ему поможет трансплантат?
– Они вычеркнули его из списка ожидающих трансплантат.
– С какой стати они это сделали? Потому что он слишком болен?
Он вспомнил, что у Софи должно было быть стабильно хорошее состояние здоровья, прежде чем ей разрешили принять почку Жаннин.
– Нет. Его состояние стабилизируется. Физически он смог бы вынести трансплантат. Но его вычеркнули из списка, потому что он, э-э-э, очень безответственно относился к своему лечению последнее время. Он пропустил диализ несколько раз, а зачастую он уделял слишком мало времени ему. Он слишком много рисковал своей жизнью, в то время как другие кандидаты проходили все этапы лечения как полагается.
– Почему он так делал?
Шеффер усмехнулся, и Джо почувствовал, будто насмехаются над ним.
– Прежде всего, потому что он потратил столько часов на нахождение лекарства для детей, которым отказали почки, в то время как изображал из себя садовника, – сказал он с некоторой долей сарказма. – А последнее время потому, что потратил столько часов на попытки найти вашу дочь.
Джо чувствовал себя виноватым.