— И все-таки эти задачи немцы должны были решать.
Успокоившись немного, Пономарев предложил:
— Давайте еще закурим.
Он дал Брюггелю выкурить полпапиросы.
— Слушайте дальше. Кстати, я не совсем понимаю Гитлера. Один русский рейхскомиссариат должен называться «Москва». По приказанию Гитлера на парад в Москве еще в июле сорок первого года были отпечатаны пригласительные билеты. В то же время Гитлер приказывал: «Москву и Ленинград сравнять с землей, чтобы полностью избавиться от населения этих городов и не кормить его в течение года. Москву я уничтожу, а там, где находится сейчас Москва, я устрою большую свалку». Как это понимать?
Что же, сначала парад в Москве, Гитлер на белой лошади, а потом все — в свалку?
— Вас действительно это интересует? — спросил Брюггель.
Пономарев несколько раз кивнул.
— Представьте себе — да. Интересует. Хочется понять этого негодяя даже в мелочах. Так как все-таки?
— Не знаю. Возможно, так и планировалось — сначала парад, а потом разрушение города. Не знаю, — повторил Брюггель.
— Слышал, Игорь? — спросил Пономарев. — Сначала парад, а потом — в свалку! Только не кричи.
— Слышал, — ответил Игорь.
«Нет, — сказал себе Пономарев. — Я тебя нашпигую. Ты будешь мучаться! Твои мозги привыкли решать всякие сложные задачи, по разведке они натренированы работать, и они не могут не работать. Там, в лагере, на нарах, когда целый день делать будет нечего, твоим мозгам придется работать над всем, что я тебе скажу. И ты от этого не отгородишься! Раз подумав, ты будешь думать всю жизнь. Мерзавец!»
— В этих рейхскомиссариатах должны быть уничтожены десятки миллионов славян. Другие миллионы должны быть выселены, чтобы на их землях поселились «более полноценные» в расовом отношении арийцы. Наши дети будут иметь право окончить только четыре класса, причем алфавит должен быть заменен на латинский. Вы, Брюггель, даже буквы хотите отнять у нас! Будет запрещено делать прививки и оказывать любую медицинскую помощь не немцам — пусть славяне вымирают от эпидемий и болезней.
И каждый, кто хотя бы косо глянет на немца, будет немедленно расстрелян. Вообще славяне должны стать резервом рабов в духе древнего Египта или Вавилона. Из России только должны поступать дешевые сельскохозяйственные и строительные рабочие для германской нации господ. Я сам, Брюггель, читал эти директивы. За два года к нам попало много вашей бумаги… Эх вы!
Брюггелю удавалось сохранить внешнее спокойствие, у него была хорошая выдержка, только пальцы его отстукивали по колену.
— Зачем вам все это, господин генерал? — спросил он. — Ведь это же… Это же…
— Мерзость? — подсказал Пономарев. — Мерзость высшего класса? Мерзость, которую еще не видел мир?
— Я не это хотел сказать, я хотел сказать…
— Геополитика? — снова подсказал Пономарев.
— Да, но дело не в названии. Зачем вы сейчас вдумываетесь во все это, и что еще непонятнее, зачем вы мне говорите все это? Вы меня пропагандируете? Но это дело ваших политорганов, а не…
Пономарев нахмурился.
— Зачем? Затем, чтобы вы, Брюггель, хоть кое-что поняли. Взгляните мне в глава: ну-ну! Так! Гитлер хотел сделать из Москвы свалку, но кто он? Он — вошь, ваш Гитлер, извините меня за грубость. В Москве его убил бы метлой любой дворник. Свалку из Москвы должны были сделать вы. Вы, Брюггель! — Это Пономарев бросил Брюггелю в лицо. — Вы и ваши солдаты. Не Гитлер, а вы и ваши солдаты должны были уничтожить тридцать миллионов славян. Выселять, казнить, вешать, бить, жечь. Гитлер и его банда пожелали иметь нордическую Европу, Евразию, но создавать ее должны были вы. Вы, Брюггель, и ваши солдаты. Вот почему я вам говорю все это. Уяснили вы себе это?
Игорь открыл было рот:
— Соба…
Пономарев погрозил ему пальцем.
— Кстати, Брюггель, после Евразии третий этап — Евроафрика. Логика здесь такова: «Мировому океану соответствует мировой остров. Он состоит из трех континентов: Европа, Азия, Африка. Геополитический центр этого острова — Европа. Центр Европы — Германия». Почти как в вашем знаменитом выражении: «Король во главе Пруссии, Пруссия во главе Германии, Германия в центре мира». Только вместо короля Пруссии — фюрер. Жалкая, правда, замена, но лучшей немцы пока не создали.
Сунув кулаки в карманы, Пономарев ходил по комнате, будто гуляя. Он выглянул в окно, постоял за спиной Брюггеля, посмотрел на его затылок, поднял кем-то оброненный автоматный патрон, покатал его на ладони и остановился перед Игорем.
— Понимаешь, Игорь, когда немцы в сороковом году били французов и кричали «Смыт позор восемнадцатого года!», и газетные заголовки о победах печатали красной краской, а по радио перед сводками давали сигнал в сто фанфар и потом, поставив Францию на колени, на десять дней по всей Германии вывесили флаги и звонили во все колокола, — все это отдавало балаганом. Но Гитлер приехал в Париж и перед Эйфелевой башней сказал с усмешечкой своему фотографу: «Снимай, Гофман. Потом снимешь меня в Букингемском дворце, а там и перед небоскребами». Понимаешь, почему этот недоносок мог так говорить?