Старшина по-домашнему шел вдоль «пятьсот веселого», а он очень неуверенно шагал за ним, перекладывая чемодан из руки в руку. Они миновали пассажирские вагоны, прошли часть теплушек, у третьего от хвоста телячьего старшина остановился.
— Лезь.
— Куда? Куда лезь? — заорал из вагона рябой артиллерист. — Тут и без тебя полно. Топай в другой.
— Некуда! Проходи! Мест нет! — Кто сердито, кто равнодушно, кричали ему и старшине из вагона солдаты, сгрудившиеся у двери так, чтобы снаружи казалось, что в вагоне нет ни кусочка места, но между их сапог он видел, что еще немного места в вагоне есть.
Старшина даже бровью не повел.
— Лезь!
Кто-то изнутри стал надвигать дверь, но она уперлась в стремянку, которая висела на рельсе двери, и он поставил ногу на стремянку и, ухватившись свободной рукой за скобу, полез в вагон.
— Куда! — повторил рябой и, столкнув его, снял стремянку.
— Куликов! Сулимов! Рябов! — крикнул старшина, и сразу же с перрона спрыгнули патрульные и подбежали к ним.
Старшина показал на рябого.
— Снять этого барина. Ему тесно ехать.
Часть солдат в вагоне отхлынула от двери. Кто-то даже полез на нары.
Двое патрульных ловко подбросили третьего, он вскочил в вагон, взял с полу брошенную стремянку, повесил ее на рельсу, и еще трое патрульных вскарабкались в вагон. Пока они там возились с рябым, он тоже влез в вагон.
— Ладно, старшина, — сказал он старшине сверху. — Пусть едет. — Он задержал патрульных, которые, оторвав рябого от нар, волокли его к двери. — Бросьте, ребята.
— Пусть едет! Поместимся! Прости его, старшина! Чего там — в тесноте, да не в обиде, — кричали старшине из вагона.
— То-то! Ты бы у меня помыл полов, — сказал старшина рябому. — Гектара три. Слезайте.
Патрульные спрыгнули из вагона.
Старшина встал на рельсу и пошел по ней, держа расставленными руками равновесие.
Игорь сел у двери на доску, которая шла поперек вагона и служила скамейкой. Пока рябой грозился, и пока над рябым потешались, он смотрел в пол.
— Ну и черт! Ну и черт! — ругался рябой.
— Покажи ему шиш в кармане! — кричали рябому с нар.
— Он бы тебя ушами заставил полы мыть! — кричал еще кто-то.
— Право черт! — ругался рябой.
— Из-за тебя чуть не ссадили человека, — сказал кто-то негромко, но зло, Игорю в затылок. — Дружки твои…
Он обернулся и встретился взглядом с колючими глазами старого солдата.
— Я их вижу первый раз. Как тебя.
— Вот темненькую тебе устроят…
— Ты что ль?
— Я тебе устрою, — лениво сказал парень с летными курсантскими погонами. — Закрой дроссель, растрясешь весь песок.
— С меня тот вон, — старый солдат показал на белесого патрульного, который стоял на перроне к ним спиной и что-то говорил железнодорожнице, отчего она хихикала и закатывала глаза, — тот вон, сивый, булку хлеба взял, чтобы посадить.
— Ему и устрой темную, — посоветовал насмешливо летчик. — Живоглоту.
Старый солдат заерзал. Видно, ему здорово было жалко этой булки.
— Устроишь им. Вишь, затылки какие гладкие. Что, он у меня взял эту булку? У ребятишек. Я от каждого пайка недоедал, хотел им привезти.
Солдат категорично махнул рукой.
— Ты, дед, совсем? — спросил летчик.
— Совсем. Грудь застудил в трудармии. На лесоповалах. Как жив остался, диву даюсь. Слышь, как хриплю. — Солдат несколько раз похрипел. — Табачку, робяты, у вас нет?
Игорь достал кисет.
— На.
— Ты что, спать? — удивленно спросил солдат летчика, видя, что летчик снова укладывается.
— Ага, — ответил летчик и пояснил: — Может, что интересное приснится. Может, приснится, что обедаю или хотя бы завтракаю.
Скоро вдоль их «пятьсот веселого» прошел, звонко стукая по колесам молотком на длинной ручке, и доливая из носатой банки мазут в буксы, железнодорожник. Старый солдат докуривал громадную «козью ножку», свернутую по принципу «на чужбинку, а на чужбинку и уксус сладкий», когда главный кондуктор дал резкий свисток, паровоз радостно гуднул, пустил вбок конус пара, зашипел воздухом в тормозах, оттягивая колодки тормозов от колес, дернул и потащил вагоны.
Патрульные, как по команде, выпрыгнули на перрон и подтянулись к двери, но было поздно — из вокзала волной ударили остающиеся, они смели контролеров, и отбросили вправо и влево патрульных. Кое-кого, конечно, патрульные схватили, но большинство из тех, кто прорвался, разлились во перрону и устремились к поезду. Поезд не набрал хода, и солдаты прыгали на ступеньки пассажирских вагонов и тех телячьих, у которых были тамбуры, перелезали на сцепки и забирались на крыши.