За воротами, бросив на вопросы «Что продаешь? Есть что продать, солдат?» — «Нет. Ничего нет», — он свернул за угол, и там кто-то потянул его за гимнастерку. Он обернулся, но не остановился.
За ним шла женщина. Женщина была в рваной солдатской телогрейке, юбке из грубой материй, дырявых чулках и детских ботинках. Она была молода — у нее было чистое, без морщин лицо и легкая походка, но растрепанные коротко стриженные волосы ее были наполовину седыми, а глаза погасшими.
— Дай хлебушка, дай, а? — попросила женщина громким шепотом. — А слойки у тебя нет? Раньше были слойки. Раньше были и булки, и батоны, и халы, раньше было все, теперь только хлеб. Дай кусочек, а? Слойки жили в булочных. Милые слойки! Их хорошо к завтраку. Детям к завтраку. Раньше у всех был завтрак.
«Сумасшедшая», — подумал он и прибавил шагу, но женщина не отставала.
Они прошли еще квартал, женщина снова потянула его за гимнастерку и отбежала.
— Пожалуйста, дай кусочек, а?
«Не отвяжется», — подумал он и снял мешок. Он дал ей треть кирпичика. Женщина мгновенно спрятала хлеб под телогрейку.
— Спасибо, солдат.
— Ешь, — сказал он.
— Нет, — сказал женщина. — Вдруг снова блокада? Надо все на сухари.
— Больше не будет блокады, — сказал он.
Женщина достала из-под телогрейки цветок и протянула ему.
— Это тебе.
Цветок был искусственный, из тонкой резины — лепестки из желтой, листья из зеленой, а стебель с колючками из коричневой и более плотной, но цветок был здорово похож на живую розу.
Он отвел ее руку.
— Не надо.
Женщина не отставала:
— Возьми, возьми, он не принесет тебе несчастья.
Он сунул цветок в карман.
— Хорошо. Иди домой. За мной не ходи.
Но она шла за ним и бормотала:
— Сейчас мало добрых. Почему? Почему? Раньше добрых было много, сейчас много злых. Почему?
Он нырнул в подворотню, но женщина не отставала. Она шла за ним не приближаясь, но неотступно. Было много прохожих, и остановиться и накричать на нее он не решался, на них стали бы глазеть.
«Черт с ней, не пойдет же она в квартиру», подумал он.
— Еще солдат, еще солдат, а вот сразу три. Что у них в мешках? — бормотала женщина. — Сухари? Если макать ржаные сухари в кипяток — очень вкусно. И калорийно. Я макала целую буханку. Она была белой от плесени и очень твердой, как камень. Как хорошо, что ее не съел Виктор. Если бы не эта буханка, я бы умерла. А дети умерли… Там были краски, но есть краски нельзя — отрава, хотя они и на масле. На масле, на масле… Еще там были, что там еще было? — были картины. Виктор любил рисовать. Неинтересные картины. Фиолетовые горы, реки, озеро, а может, море? Дикое море, а на берегу маки, белые маки. Странные маки. Разве маки бывают белые? И люди как монголы, а воздух густой, как вода. Неинтересные картины — без еды. С едой — это натюрморт: битая птица, фрукты, ветчина. Сколько лет я не ела ветчины? А Виктор не любил ветчину. Глупый Виктор! Зачем ему эти фиолетовые горы, белые маки?..
Он резко остановился и схватил ее за телогрейку.
— Как фамилия художника? Фиолетовые горы, белые маки — как фамилия Виктора?
Осенью прошлого года бригаду отвели на месячный отдых. Никольский, сменяв трофеи на альбом и акварели, рисовал пейзажи. Изрисовав весь альбом, он подарил его местной учительнице, с которой подружился в той деревне, где они стояли. Все они смотрели, как Никольский рисует, и он хорошо помнил, что среди многих набросков было несколько рисунков фиолетовых гор, белых маков у озера, и приземистых, похожих на монголов людей. Никольский говорил, что был на этом озере несколько раз и что горы вечером именно фиолетовые, а из белых маков получают опиум. Он не помнил, как Никольский называл это озеро, название было не русским.
Женщина пятилась, стараясь освободиться, и прижимала под телогрейкой хлеб.
— Не знаю, я ничего не знаю. У меня нет хлеба, у меня ничего нет. Пусти меня, пусти.
— Не бойся, — сказал он строго. — Ну! Хочешь, я дам тебе концентрат?
Женщина выдернулась и отбежала дальше, чем раньше, но он стал снимать вещмешок, и она остановилась.
— У меня больше нет цветов.
Он развязал мешок.
— Мне не надо цветов. Я просто хочу узнать, как художник рисовал горы. Как он их рисовал? Его зовут Виктор. А фамилия? — Он достал пачку концентрата и положил ее на ладонь. — Вспомни: маки, горы, озеро. Кто рисовал все это? Какой Виктор? Он жил в Ленинграде?
Он говорил негромко, но твердо м медленно подходил к ней, слегка подбрасывая концентрат, он повторял одни и те же вопросы, стараясь протолкнуть их в ее сознание, словно через тьму посылал сигналы в далекий мир.