— У мужчин это не принято.
Она не знала, верить или не верить отцу.
— Да?
— Да, — повторил ее отец.
— Да, — подтвердил он.
Наташа раздумывала всего секунду.
— Тогда поцелуйте меня.
Ее отец сделал это легко и просто — наклонился и поцеловал в голову, а он — ему было неловко, — он мялся, и Наташа сама приложилась щекой к его губам.
Притянув их к себе, так что они оказались у нее по бокам, она положила каждому на плечо руку, повертела головой: к нему — к отцу, к нему — к отцу, к нему — к отцу, постучала, часто отбивая дробь на паркете каблуками, скомандовала: «Приготовиться к обеду! Форма одежды парадная — первый семейный обед!» — и, подхватив с дивана портфель, исчезла в своей комнате.
Что-то там грохнуло, что-то затрещало, они слышали ее гневное: «Вечно эти дрянные шпильки!», — потом там все вроде угомонилось.
Ее отец, постояв с опущенной головой, ушел к себе в кабинет, а он, посидев на бегемоте в передней, выкурив папиросу, подумав-подумав, ушел в комнату Колюшки и завалился поверх одеяла на кровать.
«Вроде ничего, вроде все рассасывается», — подумал он.
Он не пролежал и минуты, как Наташа влетела к нему и шепотом, заговорщически, потребовала, чтобы, когда она позовет, он вышел к столу «при всех орденах и медалях».
Ему, конечно, пришлось подчиниться. Но подчинился он с готовностью, наверно, потому, что ему хотелось доказать ее отцу, что и он, как говорил Женька, не хуже людей.
Он не забыл холодных глаз ее отца. Он не мог их забыть.
Отец остановился у двери на балкой и достал из внутреннего кармана плоскую квадратную сигаретницу.
— Все это произошло так неожиданно. Я думал, ты рассудительней.
— Ты осуждаешь меня? — спросила Наташа. — Ты осуждаешь? Она сидела на диване, подогнув под себя ноги. Комнатные туфли стояли рядом с диваном носок к носку. Отделанные серым мехом, они напоминали сейчас двух котят.
Отец поискал глазами спички. Спичек не было.
— Нет, что ты. При чем тут осуждение? Ты взрослая, и можешь сама решать свою судьбу. Я говорю, что все произошло так неожиданно. Чему ты улыбаешься?
— Ты растерялся? Для тебя это было как снег на голову?
— Меня это…
— Огорчило?
Она спустила с дивана ноги и сунула их в туфли.
— Я принесу тебе спички. Ты опять начал курить?
Отец не сдержался.
— Тут не то что курить, тут, брат, начнешь…
Она выставила перед лицом ладони, словно загораживаясь, и быстро перебила:
— Не надо, не надо этого тона, папка. — Она сходила в кухню, зажгла ему спичку и взяла сигаретницу.
Отец курил и молчал.
Она ждала.
— Как все это неосмотрительно, — сказал отец.
— Он тебе не нравится?
Отец помедлил.
— Что тут плохого?
— Для тебя — ничего.
— А для тебя?
— Очень много.
— Именно? — спросил отец.
— Ты так часто говорил, что живешь ради меня.
— Разве это не так?
Она гладила сигаретницу.
— Я должна подумать над этим. Не делай такого обиженного лица — не ты, а я должна обижаться.
Они помолчали.
Отец осторожно стряхнул пепел в пепельницу.
— Ты сказала слишком многое, чтобы на этом закончить разговор.
Она согласно кивнула.
— Мы его доведем до конца.
Отец снова отошел к балконной двери.
— Но сначала ответь, что же плохого в том, что я…
— Я поясню, — перебила Наташа. — Перестань, пожалуйста, ходить — это отвлекает. — Она подождала; пока отец усядется в качалке. — Ты сказал, что беспокоишься обо мне, ты всегда говорил, что живешь ради меня.
— У тебя когда-нибудь был повод усомниться в этом?.
— До сегодняшнего дня — нет.
Отец серьезно посмотрел на нее и откинулся к спинке качалки.
— А сегодня?
— Сегодня — да.
— Продолжай, — мягко потребовал отец.
— Продолжаю, — ответила она. — Ты много раз говорил, что хочешь, чтобы я была счастлива…
— Да, хочу. И повторяю это сейчас. Какой отец не хочет этого своим детям?
Ах, как некрасиво прозвучало все это! Как мог отец, ее отец, сказать такое!
— А ты спросил меня, ты спросил: ты счастлива с Игорем? Нет, ты спросил это? Почему ты этого не спросил?
Стиснув сигаретницу, она прижала руки к груди, потом наклонила голову, и с ресниц ее — кап-кап-кап — падали слезы. Свет люстры, отражался в них, на секунду зажигал в слезах искорки, и казалось, что глаза Наташи роняют такие же камешки, какие поблескивали в ее кольце.
Отец встал и подошел к ней. Он был растерян и хмур.
— Наташа…
— А вдруг бы я ответила тебе: «Да, папка, я очень счастлива с ним!» — сказала она. — Вдруг бы я так и ответила тебе? Тебе не пришлось бы ни о чем волноваться — ведь ты же говоришь, что хочешь мне счастья. Разве тебе не все равно, кто принесет мне его? Важно, чтобы оно было! Зачем же отравлять его?