Когда он открыл дверь, девушка отступила к перилам и спрятала руку с повесткой за спину.
— Это… это вы? — спросила она удивленно. Глаза у нее широко раскрылись, она побледнела, отчего веснушки растаяли.
— Я.
Он стоял на пороге, опираясь плечом о косяк, и придерживал дверь за крюк.
— Значит, это ты? — снова спросила девушка, и он снова ответил ей так же:
— Я.
Девушка подошла к нему вплотную, так близко, что касалась его сумкой, и быстро заговорила:
— Ты — это ты, да? Они ошиблись? Конечно же — ошиблись, разве можно на войне без ошибок. Там, наверно, все перепутывается. Как хорошо, а? — Она пошевелила за спиной рукой с бумажкой. — Мне так не хотелось нести эту похоронку. Сердце как чуяло…
— Стоп! — перебил он ее. — Ну-ка!
Вытянув ее руку из-за спины, он забрал бумажку и прочел:
«Ваш сын, рядовой отдельного истребительного батальона Николай Андреевич Глебов, в бою за социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявив героизм и мужество, был убит 14 мая 1943 г.»
Ниже стояло число, была подпись и лиловая печать.
«Вот как пишут, когда тебя…» — подумал он.
— Отдай мне, — потребовала девушка. — Зачем…
Этажом выше скрипнула дверь, и он, сунув в карман похоронку, втянул девушку в коридор и набросил крюк.
Щелкнув выключателем, он толкнул девушку к бегемоту. Она села на него безвольно и испуганно, прижимая к себе сумку, будто защищала от него все эти газеты, письма и извещения об убитых. Глаза у нее от страха стали круглыми, и он должен был подождать, пока она успокоится.
Осторожно, как мину, вынув из кармана похоронку, он сказал:
— Это не обо мне. Я — Кедров. Глебов — это тот парень, который здесь — у него чуть не сорвалось «жил» — живет.
Девушка побледнела еще больше.
— Ты не обманываешь? Ты — не он? Значит, ошибки нет?
— Нет, — он поправился: Что касается меня — нет. А насчет его, может, это, — он показал глазами на похоронку, — и правда ошибка.
Опустив голову, девушка гладила кирзу.
— Я его не знаю, я подумала, что ты — это он. Ты очень похож на его сестру. Не лицом, но чем-то еще. Я думала, ты приехал в отпуск.
— Я приехал в отпуск.
— Я не о тебе, я о нем. Я так обрадовалась, я думала: ты — это он.
— А, — сказал он и добавил: — Не плачь, не надо.
Кирза не сразу впитывает воду, и ее слезы скатывались с сумки, как брызги с голенища.
— Думаешь, легко носить эти похоронки? Видел бы, как на тебя потом смотрят, как будто виноват почтальон. Думаешь, нам не жалко? Девчонки пока разберут почту, наревутся, как по своим.
— Ты уйди с этой работы, — посоветовал он погодя.
Девушка достала платок, высморкалась и вытерла глаза.
— Попробуй уйди, сразу будешь дезертиром трудового фронта. Каждый бы ушел, если бы отпустили. Я за эти полгода…
— Слушай, — перебил он ее, — ты можешь ничего не говорить ей? Вдруг он жив? Ты сама говорила, что бывают ошибки.
— Сестре?
— Да.
— Могу. Извещение полагается вручить члену семьи, а кому — неважно. Ты член семьи?
— Да.
Девушка посмотрела на него сверху вниз и снизу вверх.
— Ее муж?
— Да.
— Законный?
— Да. Показать документ?
— Не надо. — Девушка достала разносную книгу, послюнив палец, перелистала страницу и дала ему химический карандаш. — Здесь.
Он расписался.
— Обещаешь пока ничего не говорить ей? Потом она узнает, это не спрячешь, но вдруг ошибка? Подождем, ладно?
Девушка спрятала книгу и встала с бегемота.
— Редко бывают такие ошибки. Она же опять будет спрашивать: «От Колюшки ничего нет?» Как я ей врать буду? Она по глазам узнает.
— Ты постарайся, чтоб не догадалась, — сказал он. — Обещаешь?
— Обещаешь, обещаешь! — сердито повторила девушка. — Сам-то будешь писать?
Ее слова, даже не слова, а тон, каким они были сказаны, заставили его подумать, что теперь он должен будет писать с фронта и матери, и сюда, потому что здесь тоже будут ждать его писем, ждать и спрашивать у этой почтальонки: «Нам писем нет?», и это было приятно — то, что писем его будут ждать, и неприятно, потому что он не любил писать письма и не любил их получать: от писем всегда грустно.
— Конечно, буду, — ответил он.
Девушка безнадежно махнула рукой.
— Все вы такие обещальщики. Наговорят, наговорят, а потом по месяцу ни слуху ни духу, куда там по месяцу — есть и по полгода не пишут. Не спи ночей мать, жена, думай. — Девушка сама сняла крюк. — Ты тоже субчик хорош: приехал, закрутил девке голову, женил на себе, отпуск кончится — и укатишь. А ей? Ей переживать. Ждать почтальона да дрожать. А как вместо письма принесут похоронку? Будто нельзя было просто так, по-умному, без всяких там загсов: что было да быльем поросло. Нет, обязательно надо жениться, хомут на шею надеть.