Батраков вцепился Игорю в плечо.
— Начинается. Отведи меня. Быстро же! Еще чуть. Здесь… — Батраков вдруг упал. — Ложись на меня. Жми! Жми! Ж-ж-ж-жми…
Игорь навалился на него изо всех сил и, помогая даже головой, прижимал Батракова к земле, пока его бил припадок.
Сазонов обнял Никольского, а потом строго постучал ему по темени.
— Соскочили шестеренки. Крутятся вроде, а не туда. Хотел бы я знать, кто тебе их сдвинул? Но ничего, останемся живы — вправим.
Батраков в середине тридцатых готов окончил школу военных штурманов. Он получил назначение в бомбардировочный полк, который стоял на Украине у Дубно.
В курсанты он попал из детдома, а детдом научил его уважать соседа по кровати, столу, парте, верстаку, хорошо жить с людьми и бороться за себя, когда была необходимость бороться.
Снисходительный к слабостям тех, кто был мельче, Батраков прочно вошел в семью военных летчиков. Он не набивался в друзья и не заискивал перед начальством, и у него были настоящие друзья, а начальство считало его знающим штурманом — Батраков действительно знал и любил свою профессию.
Каждый экипаж был рад, когда с ним летел Батраков: летчики видели, что штурман полагается на себя, и верили в него. За несколько лет с самолетами, на которых он летал, не случалось происшествий, и завистники говорили: «Батракову просто везет, надо посмотреть, каким он будет, когда прижмет как следует, не скиснет ли».
Батраков женился на девушке с метеостанции, она была синеглазой и робкой, в ней и в восемнадцать лет сохранилась угловатость и наивность девочки-подростка. Им дали квартиру из большой комнаты и кухни в бревенчатом доме недалеко от вокзала.
Первое время Батраков не мог свыкнуться с тем, что весь этот маленький рай — его рай, что в чистой, теплой и тихой комнате хозяин он, а не кто-то другой, и красивая женщина — его жена, и что он для этой женщины самый близкий и родной человек на свете, что девочка, которая спит в коляске и сладко чмокает соской, его дочь, и что без него эта красивая женщина и эта беззащитная, как птенец, девочка будут несчастны. Потом, позднее, он не раз чувствовал, что и сам он без них будет несчастен, что без них жизнь будет не жизнь, а пустое скитание-прозябание, и у него сжималось сердце при мысли, что с ним или, еще хуже, с ними может что-то случиться. Он гнал эти мысли и радовался, что все у него хорошо, но иногда ему тревожно думалось, что так хорошо не может быть долго, что так хорошо в жизни не бывает.
Дубненский аэродром немцы бомбили в первую ночь войны.
После бомбежки красноармейцы батальона охраны, обливая друг друга водой, сумели откатить от горевших самолетов полтора десятка машин. Когда на аэродром приехали летчики и штурманы, они ужаснулись: полк не сбросил на немцев ни одной бомбы, а потери его были чудовищны.
С остервенением, раздевшись до маек и трусов, летчики вместе с красноармейцами засыпали ямы на взлетной полосе. Им не терпелось лететь, чтобы начать сводить счеты с немцами. Они работали весь день и всю ночь, и утром можно было взлетать.
Командир полка построил их спиной к сгоревшим ангарам и прошел вдоль строя. От ангаров тянуло дымом, и дым этот пах горелым деревом и металлом, кирпичной пылью и рыхлой землей. Потом этот запах стоял четыре года над очень большой частью России: от Белого моря до Волги и от нее до Черного моря.
Командир отобрал четырнадцать экипажей и с пятнадцатым полетел сам.
С первого вылета не вернулось три самолета, но командир вернулся и, подождав, пока заправят самолеты бензином и маслом, и подвесят новые бомбы, они пошли еще раз. Вот тогда не вернулся командир и не прилетела еще одна машина, но Батраков с замполитом слетал третий раз и четвертый, благо, день в июне длинный, а до немцев было рукой подать.
Шесть оставшихся машин не смогли сесть на своем аэродроме. Пока они были в воздухе, немцы опять бомбили его и вспахали все поле. Шесть этих последних машин ушли на запасный аэродром и пять сели там, а одна не дотянула: на полпути у СБ отвалилось простреленное крыло, и он упал на лес и вспыхнул там.
Запасный аэродром был построен за два месяца до начала войны, наверное, немецкая разведка не успела узнать о нем: его не бомбили, и вся дивизия перебазировалась на него.
Термин «дивизия» никак уже не подходил к ним. В дивизии бомбардировщиков было меньше, чем в каждом полку два дня назад, но задачи они все-таки получали на дивизию. Через четыре дня к ним влили остатки двух полков другой дивизии, и были дни, когда они могли поднять в воздух двадцать пять СБ, но чем больше их улетало на задание, тем больше и не возвращалось.