Бен вслух рассмеялся:
— Твой профессионализм вызывает уважение, — сказал, и сделал вид, будто мастурбирует.
Рей поперхнулась и дико покраснела.
— Короче, это были женщина-мим и транс-акробат, фтм.
— Что такое фэ тэ эм? — переспросил Бен.
— Женщина в мужчину, стыдно не знать, — хмыкнула Рей и опустила руку на его член, сама начиная двигать ладонью.
— И… что. дальше? — Бен мучительно закашлялся.
— Я живу с ними и спала с ними. Мне понравилось, но так уж вышло, что я не знаю, привлекают меня мужчины или нет, — Рей проговорила это с самым невинным видом, наклонилась и обвела языком влажную головку члена. Распрямилась: — Не пробовала еще!
— А… у нас звонок, — проговорил Бен. Он не верил своим ушам и глазам. Дерзкая девчонка оказалась почти что лиственницей, тьфу, девственницей, да еще и с дипломом критика!
— Хватит уже болтать, — заорали нетрезвые мужские голоса, — пьесу про секс хотим! Трахаться! И культурки!
Бен отключил звонок.
Рей привстала, не потрудившись оправить свою уже изрядно помятую их общими стараниями пачку, и принялась что-то увлечённо искать в его музыкальной подборке. Бен удивлённо вскинул бровь: её пристрастие к его личным вещам теперь его забавляло. Он легко смог представить её в своей рубашке, на кухне у себя дома. А потом в его футболке и боксерах в своей кровати. Бену почему-то вдруг показалось, что именно её, Рей, его дому всегда не хватало. А его вещам не хватало её запаха…
Он совсем отвлёкся и так размечтался, что не заметил, как сменилась. Циклы сонат Бетховена «К далекой возлюбленной», — безошибочно определил Бен. Рей пощелкала переключателями на пульте, и теперь микрофон снова был в эфире одновременно с музыкой. Она подалась вперёд и легко коснулась пальцами его волос. У Бена от макушки до кончиков пальцев ног словно электрические разряды пробежали. Рей провела ладонью по его щеке и села напротив. Было видно, что она немного нервничает. Она откашлялась и заговорила, глядя вроде на Бена, но скорее куда-то внутрь себя.
— Незадолго до своего отъезда в Лондон, я написала пьесу. В тот день в нашем городе была акция «Ночь музеев», и я бродила всю ночь по городской галерее искусств. И в одном из дальних залов я наткнулась на портрет мужчины. Всего лишь набросок на клочке бумаги — акварелью. Я подошла поближе рассмотреть, узнать кто автор. Но табличка куда-то пропала, а разобрать авторскую подпись у меня не вышло — размашистые закорючки были явно не на английском. Но я об этом быстро забыла, ведь глаза мужчины поразили меня в самое сердце… В этих глазах было столько страсти, но сдерживаемой. Словно некое тайное знание довлеет над ним, некая ответственность, невыносимая ноша… А он изо всех сил держится за неё, мечтая освободиться. Это противоречие, надлом… Я смотрела и смотрела, силясь разгадать его, понять… — Рей склонила голову, и печально улыбнулась, видимо, вспоминая.
Бен успел заметить, как по её щеке скатилась одинокая слезинка. Но Рей провела по лицу ладонью и продолжила, подняв на него глаза:
— Я всю ночь просидела у этой картины. Представляла, как заговариваю с мужчиной с картины, и что он мне отвечает. Рассказывает о себе. А я его понимаю. Как никто другой понимаю. Что я могу хоть на единое мгновение освободить его от бремени, которое он несёт, и освобождённый он вознесет саму меня… — Рей снова осеклась, мучительно покраснела, украдкой взглянув на Бена.
Похоже, она ожидала смешка или подначки, но Бен смотрел на неё во все глаза. Окружающий мир, радио, даже музыка перестали существовать для него: больше всего на свете он хотел услышать продолжение. Видимо, Рей поняла это без слов, потому что нервно улыбнулась, теребя подол своей пачки, и продолжила:
— В ту ночь я написала моноспектакль, состоявший из реплик только одного участника диалога. Так, словно лишь я могу слышать и видеть своего собеседника. Разговор с невидимым собеседником заканчивался сексом, — Рей осеклась, — моей стороной секса, если можно так сказать. На экзаменационной читке меня завалили. — Она криво ухмыльнулась и пожала плечами. — Назвали пьесу бредом, а мне посоветовали не сублимировать синдром недостатка секса в текст.
Рей задрала подбородок и заморгала часто-часто, пыталась скрыть слезы. Ей было больно вспоминать. Бен вознамерился обнять её, успокоить и даже дернулся в ее сторону, но Рей его остановила. Глянула прямо в глаза и чётко проговорила:
— Я считаю, пришло время прочесть эту пьесу в паре. Что скажешь, Бен? Музыка, кажется подходящая!
Пока Рей объясняла слушателям, что они с Беном сейчас прочтут коротенькую пьесу, а ещё наложат на музыку записанные квир-сообществом звуки плотской любви, секса и нежности, Бен взглянул на часы на стене эфирной. И схватился за голову, едва не сбив наушники. Он перепутал время! Он думал, что в его отсутствие Рей посмела влезть в его расписание! А на деле — он испортил ей программу своим поведением, своим хамством и своим неуемным членом! От стыда Бен ничуть не потерял в возбуждении, но, краснея, все же заправил член под одежду.
А Рей, двигаясь легко, как в танце, подперла дверь эфирной, которую можно было отпереть снаружи стулом и вернулась к нему. Он поднял на нее взгляд. Рей тоже краснела. «Ах да, ее пьеса», — вспомнил Бен, понимая, что сейчас придётся импровизировать. Рей же взглянула на его попытки поправить одежду как-то печально. Словно этого и ожидала. Откашлялась. Первое слово произносила неуверенно, но потом голос ее окреп и зазвенел:
— Что с тобой не так?
— Все так, — ответил Бен. Он недоумевал: странное начало для пьесы. Но с удовольствием прикоснулся к Рей опять. Руками и губами. А поцеловать не посмел.
— Но я же вижу, — ее улыбка стала шире и смелее.
— Зачем тебе, мои печали, дева, знать? — здесь Бен выкрутился.
Цитаты классиков он наготове всегда держал. Однако и не только их. Поэтому он снова задрал ей ткань на плечи. Прильнул лицом к ее груди почти устало. Он к этому стремился — он любил ее. Но сам, дурак, не знал об этом раньше. И чтоб прощения просить, Бен потянул ее к себе.
— А почему б тебе не поделиться? — не отставала Рей. Но подскочила, когда он снова пробрался к ней под юбку.
Бен тряхнул головой, немного придя в себя, когда снова ощутил мягкую округлость ее задницы в своих руках — жестких, чуть шероховатых. Это иллюзия, что у пианистов самые ухоженные на свете руки. Но точно — самые умелые.
Рей удивленно и громко вздохнула прямо в микрофон, когда он поцеловал ее в лоб и усадил к себе на колени спиной. Согнул и развел ее ноги. Решил зачем-то, что поцелует ее в губы, только если получит ответ на свои чертовы чувства. Рей охнула, когда увидела, что они отражаются в полированной металлической панели, как в зеркале, и она там бесстыдно выглядит — без белья, вся раскрытая и трепещущая перед его длинными пальцами. Он прихватил губами и зубами ее шею, погладил самым кончиком пальца ее клитор. Рей встрепенулась.