Утешают её девушки, кто с завистью, кто с состраданием:
-Тодор собою хорош, еще очень молод.
-Ни в чем нуждаться не будешь, Елена!
-Вот бы на меня он лучше внимание обратил… - вздыхает румяная Богна, украдкой в зеркальце косясь. – Я бы с ним вмиг управилась!
Богна хорошая. Языком мелет, но не от зла. Если злое что скажет, тут же прощения просит. Зато то, что на уме, то на язык ложится мгновенно, не скроет.
Богна здоровая, крепкая, к хозяйству ладная, но бойкая. Бегут от нее парни, она слова не дает себе против сказать. Смотрит на нее Елена, сквозь слезы улыбается, а Богне того и надо: хоть как-то утешить!
Радко потерянный. Ему рыдать не положено, и даром, что сердце как на части рвут. Утешают и его мужчины, зная, как нелегко в немоте горе сносить – каждый почти из них кто дочь уже отдал в другую семью, а кто и вовсе потерял:
-Зато почет тебе выказал Петар, чай, теперь в беде не оставит. Коль зима – подсобит.
-Да и Тодор вашей семье помощником станет!
Утешение слабое. Радко готов сам трудиться, рук не покладая, готов оставаться в прежнем положении и даже худшем, но чтобы осталась дочка при нем. Василика такого же мнения, но ей хоть рыдать не зазорно.
-От воли Петара не деться…- общий вздох. Каждый по отдельности горю сочувствует, а сам радуется – не его семью тронул Петар, но и жалеет об этом же – все опора была бы!
-А вдруг слюбится? – не выдерживает Василика. Надежды в ней на это нет. три жены не слюбились, одна за другой в землю ушли, а Елена-то, слабая, тонкая Елена?..
-Слюбится! – уверяют ее женщины хором, пряча глаза друг от дружки, но думают об одном.
Елена бледнеет, ей воздуха мало, страх тянет сердце. Видит она жизнь свою уже законченной, думает о том, что и не жила ведь вовсе, а уже должна скоро будет сойти в землю. Мысли её путаются, темнеют, и в безмолвно подступающем, неумолимом ужасе видится ей скала обрывистая на краю Долины, а под нею – ледяная равнодушная гладь озера.
«Вмиг бы все кончилось!» - думается Елене в лихорадочном горе. Оглядывается она по сторонам, боясь, не заметил ли кто ее озарения, и видит, как в упор, взгляда не сводя, смотрит на нее Богна, точно мысли видит.
Отворачивается Елена, чтобы не выдать тайны.
Расходятся поздно и в горе. Чего уж теперь? Наместник сказал, значит, так и будет. Приходили лишь участие свое выказать, а через несколько дней с радостью на свадьбе будут отплясывать да молодых поздравлять.
Уронив голову на руки, спит Василика, забывшись кратким тревожным сном. Убаюканная на лавке, свернувшись от рассветного холода, дремлет Елена, обессиленная от рыданий. Радко смотрит на жену, затем на дочь, и шепотом благословляет их, а затем быстро уходит прочь из дома, не оглядываясь, чтобы не раздумать.
Далеко готов зайти отец, чтобы не допустить горю дитю!
***
А у самого края Долины, в аккурат у тропы, что на скалу-обрыв ведет, есть в подножии дом – проклятый дом, который местные стороной обходят, да сказками про него друг друга пугают. В доме живет Сильвия – лесная колдунья, зла она не делает, но как год дурной или как скотина слабеть начинает, все взоры и обвинения на нее обращаются.
Живет Сильвия в ссылке за какие-то столичные дела. Наместник сам велел ее не трогать и не беспокоить. Но заставить всех молчать и слухов не распускать не смог даже он.
Сильвия держится одиночкой, к местным не лезет, и они ее сторонятся, обходят. Известно лишь то, что носит она длинные платья в пол и никогда юбок или шаровар, что выбирают для удобства женщины Долины; не завязывает длинных темных волос, как другие; и ходит в башмаках круглый год. Да еще тем, что глаза у нее аж сверкают – про последнее сказывала сама Василика в первый год поселения Сильвии, пока к ней еще не привыкли.
Радко знает, что с ведьмами якшаться нельзя, да только как усидишь, когда это, возможно, единственное средство и последний рубеж перед тоскливой всепоглощающей тьмой, что должна затопить сердце?
Сильвия открывает ещё до того, как Радко набирается силы для стука. Стоит…все как говорили. И глазищи на самом деле сверкают бесноватым огоньком – не солгала Василика!
-Помоги…- голос Радко хрипит от внезапного волнения – в руках этой женщины сейчас, возможно вся жизнь Елены! Робеет Радко! В молодости на медведя ходил и то не робел, а сейчас робеет.
Сильвия отходит в сторону, легким кивком приглашая войти. Радко уже все равно, что будет лично с ним, если она поможет, пусть хоть душу калеными щипцами по кусочку вынимает, пусть хоть на части режет живого.