Оставшись вдвоем, бабушка и внучка ужинают в маленькой темной гостиной Табиты, а потом сидят на веранде и смотрят в сад. Нэнси съела на обед только тарелку супа и курит сигарету за сигаретой. Табита подрубает хозяйственные полотенца, поглядывая на нее поверх очков, недовольно хмурится и наконец прерывает молчание: - Хватит тебе кукситься. Встряхнись.
- Да я ничего, бабушка. Просто сама себе противна, такой оказалась идиоткой. - И заводит речь о доме, о том, сколько огорчений доставила матери. - Она не может мне простить, что я не умная, что ненавижу Тома. А я его не то что ненавижу, а скорее презираю, очень уж он доволен собой.
Вечер теплый, но не дремотный. Воздух прозрачен, и зеленоватый закатный свет окрасил молодую траву и листья в такие яркие краски, что они кажутся неестественными, почти грубыми. Птицы расшумелись, как всегда перед тем, как затихнуть на ночь. Высоко в ветвях огромного вяза в конце сада запел было дрозд, но внезапно умолк, мелькнул стрелой под кривым суком и исчез. Тихий вечер дышит уютом и покоем - наверно, потому, что сумерки скрывают даль и что скоро можно будет забыться сном.
Табита ощущает этот покой как близость между собой и Нэнси, и сердце у нее замирает. Будто этот вечер особенный, будто произошло что-то важное. Она полна сочувствия к внучке, такой еще юной, пережившей такой жестокий удар, и ей хочется выразить это сочувствие. А в то же время хочется, пользуясь случаем, преподать ей пенный урок, чтобы уберечь от новых ударов.
- На самом-то деле Том, наверно, хороший человек, а презирать мне кого-нибудь вообще не к лицу. Сама-то я существо никчемное.
- Как не стыдно говорить такие вещи! - горячо возражает Табита. - Ты пережила разочарование, но ведь жизнь полна разочарований. - Следует короткая проповедь о пользе несчастий. - Я, когда на меня посыпались несчастья, только тогда и узнала, чем может стать для человека религия.
Нэнси отвечает угрюмо: - Ну, не настолько уж мне плохо, - точно Табита предложила ей горькое лекарство. И добавляет: - Пройдет, нужно только время.
- И курение это бесконечное вредно для нервов.
- Да, наверно. - Своей красной, все еще детской рукой она тянется за новой сигаретой и говорит: - Знаешь, бабушка, что мне было бы нужно, так это какая-нибудь работа, для отвлечения. Но чем я могла бы заняться? Я думала пойти в секретари к какому-нибудь писателю или еще кому-нибудь, но не умею печатать на машинке.
- От секретаря требуется грамотность, - говорит Табита, - и хоть какая-то методичность. - Она откусывает нитку, точно кусает врага. Ее очень рассердило, что Нэнси так хладнокровно отвергла религию в качестве исцеляющего средства.
- А вот что я могла бы... только ты, конечно, не разрешишь.
- А что ты предлагаешь?
- Я думала, я могла бы помогать тебе здесь, в Амбарном доме. Ты всегда так занята. Конечно, без оплаты.
На такую радость Табита не смела и надеяться. И чтобы не сглазить, отвечает сдержанно: - В Амбарном доме тебе покажется слишком тихо.
- Но в том-то и прелесть, бабушка. Я обожаю, чтоб было тихо. А здесь даже из отеля ничего не слышно.
- Хорошо, милая, если хочешь, оставайся у меня. С покупками всегда хватает дела.
- А иногда я могла бы и в отеле помогать, если, например, у кого-нибудь выходной день.
- Боюсь, мисс Фру это бы не понравилось, она очень щепетильна. Нет, в дела отеля ты уж лучше не вмешивайся.
- О господи, я бы и не подумала вмешиваться. Мисс Фру я боюсь как огня и в управлении отелями ничего не смыслю. Вот только одно, бабушка, ты не обижайся, если я скажу, в танцах я кое-что смыслю, а "Масонам" не помешала бы новая танцплощадка и новая музыка - это я с чисто коммерческой точки зрения.
- Возможно, но мисс Фру ты этого не говори. Танцевальная площадка - это по ее части. Танцуй, разумеется, но как гостья.
- О господи, бабушка, да я и за миллион не пойду танцевать. С этим покончено.
108
Нэнси и правда не обретает былой жизнерадостности и не ходит на танцы. Когда ее навещают прежние поклонники - Билли, Годфри Фрэзер - и предлагают куда-нибудь съездить, она отвечает своим новым, во всем изверившимся тоном, что ей некогда, очень занята. И ездит по магазинам или пытается Проверять счета поставщиков. Порой Табита слышит прежние нетерпеливые нотки в ее восклицаниях: "Идиоты, не того сорта сигареты прислали" или "Ни черта им не втолкуешь". Она так упорно отклоняет все приглашения, что теперь уж сама Табита тревожится. Она уговаривает внучку побывать в Эрсли, сходить в кино или в театр. Но Нэнси отвечает: - Да ну его, не хочу. Лучше проведу спокойно вечер с тобой, посижу задрав ноги. - И, задрав ноги, курит и рассуждает о неполадках с горячей водой, о безмозглых котельщиках и недотепах-горничных, капризно приговаривая: - И почему это люди не могут работать как следует?
Видимо, оттого, что ей неспокойно и некуда девать избыток энергии, она поднимается на чердак проверить баки водопровода и спускается в подвал выяснить, почему шумят трубы.
В один прекрасный день, когда она еще не вернулась из Эрсли, к Табите являются мисс Фру и шеф-повар и заявляют, что уходят с работы. Оказывается, накануне, в отсутствие повара, Нэнси обследовала кухню и заявила во всеуслышание, что это стыд и позор.
Табита просит за нее прощения, но мисс Фру стоит на своем. Под нее подкапываются, утверждает она, никаких этих козней она не потерпит.
Табита, возмущенная, думает: "Вечно эти дети во все суются. Все им не так". И как только Нэнси возвращается из магазинов, сообщает ей новость. Мы как будто договорились, что в дела отеля ты не вмешиваешься.
- Но, бабушка, я ведь только сказала, что кухня в безобразном виде. А что эта Фру уходит, так это просто удача.
- Шеф работает у меня десять лет.
- Вот и я говорю, бабушка. Не хотелось тебя огорчать, но, право же, "Масоны" уже немножко допотопные.
- Глупости, мы открыли отель только в 1925 году.
- Но, бабушка, милая, это и есть до потопа. Потому и вестибюль похож на мертвецкую. Ты бы видела, что делается в других гостиницах. "Три Пера" в Баруорте всю крышу превратили в солярий. Знаешь, бабушка, дело это не мое, но от "Масонов" попахивает гнильцой. Люди только глянут и едут дальше. Я сама видела.