Шура, конечно, готов был откликнуться на вопрос о самом умном, но вот признавать себя «сволочью» с прочими производными он не собирался. Он, в меру своего стесненного креслами пространства, начал энергично шевелить пальцами на руках, крутя одновременно кисти в разнообразных направлениях. Потом принялся вращать взад-вперед головой и попеременно поднимать и опускать плечи. Сосед взглянул на него искоса, как на болезного, но ничего не сказал.
Прочие пассажиры тоже пришли в движение. Крики шоферов приоткрыли какой-то шлюз, поименованный, наверно, «свободой слова».
— Да что же это делается? — вскрикнула тетенька с высокой- прической. Волосы были уложены весьма интересно, а сама она непонятным образом очень напоминала завпроизводством одного из молокозаводов, или какого-нибудь районного начальника Роспотребнадзора. Наверно, по телевизору таких показывали.
— Когда мы приедем в Петрозаводск? — прерывающимся- голосом, то ли от возмущения, то ли от страха, громко сказала, приподнявшись с места и оглядывая весь салон, девушка под сорок, вся затянутая в джинсу. — У меня финская делегация приезжает.
— А мне в Пашу надо! — закричал дядька с седым коком на- черных бровях. — Шеф, довези до Паши, а там стой, хоть застойся.
Конечно, если бы «Паша» было вовсе не географическое название, а, скажем, имя собственное, то смысл был бы непонятен большинству пассажиров.
— Да мы же деньги за билеты заплатили! — возмущенно- произнесла напомаженная дама, то ли продавщица сапог, то ли врач-педиатр.
— Всем заткнуться! — заорал шофер, умудряясь даже в этих- двух словах обнаружить картавость. — Сейчас высажу всех к чертям собачьим!
Брат его заорал, используя слова не для печати, но тоже очень громко. Одновременно с криками он передвигался по проходу, двигаясь то правым, то левым боком.
— Деньги они заплатили! — возмущался он. — Да этих ваших- денег хватит только на то, чтобы в кресле посидеть пару минут! А нам кто заплатит, что возим таких уродов? Нет, точно, надо высадить всех к такой-то матери!
С последним словом брат-близнец шофера оказался прямо перед Сусловым, который к тому времени закончил разминку рук, плеч и головы.
— Ты, умник, а ну пошли со мной! — сказал запасной- водитель.
Шура не удивился. Он понял, что этот неприятный мужик движется по проходу именно к нему. Он был почему-то уверен, что вряд ли удастся избежать конфликта, втайне от себя даже надеясь на него. За двадцать с лишним лет поездок на этом маршруте Шура накопил в себе столько злости на этих «хозяев дорог», что невольно радовался возможности повеселиться совместно с одним из ярких представителей ненавистного клана.
Слова, обращенные к нему, он пропустил мимо ушей: незачем реагировать на недоброжелателя. Проще его игнорировать и поступать так, как считаешь нужным в данный момент.
— А ну — встал! — подбадривал себя запасной шофер, — получая заряд мужества в кратности от децибел, им производимым.
— Таксист, что ли? — поинтересовался Шура, однако не- двигаясь с места.
— Чего, умник, самый смелый? — По большому счету причина для конфликта отсутствовала напрочь: Суслов не ругался, не лез драться ни на кого, вообще никак себя не проявлял. За исключением одного — ему очень хотелось, чтобы эти наглые шоферюги дали ему повод вернуть долг за многие разы унижений. «Потерплю, только бы в автобус взяли. Промолчу, только бы по дороге не высадили». Не единожды приходилось говорить самому себе эти слова. Теперь ему страстно желалось обратного. И приземленные парни, «хозяева дороги», что-то почувствовали. Так собаки чувствуют чужой страх, или, наоборот, чужую агрессию.
Подошедший практически вплотную, водитель некрасиво перекосил лицо и дернул Шуру за воротник на себя. Типа, с места вытаскивал.
Перекошенные лица никогда не бывают красивыми. Если от злости — то выглядят страшно и не по-человечески. Если от страсти — то, положив руку на сердце и отвернувшись от зеркала, довольно почему-то глупо, хотя и вполне мило. Шофер к Суслову никакой страсти, даже самой тайной не питал.
Он преобразился в одержимого бешенством хорька или суслика: прокуренные зубы оголились, щеки задрались так, что глаза сделались щелочками. Но длилось это всего несколько мгновений, далее последовательно отобразилось удивление, а потом — боль.
Шура не стал упорствовать, когда его дернула за воротник чья-то волосатая лапа. Он, нисколько не сопротивляясь, подался на возмущенного водителя. Подлокотник пассажирского кресла был заблаговременно убран, поэтому ничто не препятствовало свободному и быстрому движению.
А вот на противоположном ряду подлокотники никто не убирал. Шофер, не испытывая ожидаемого противодействия, подался назад, запутался ногами и совершенно по-плебейски упал. Но упал не в проход, а на кресло в соседнем ряду, чуть ближе к выходу.
— Ауй-ауй-ауй, — совсем по-мальчишески завыл «хозяин- дороги». Со всего маху приложиться спиной об узкое перильце — это действительно крайне чувствительно для внутренних органов.
Шура перешагнул через корчившегося человека и направился к выходу. Все, поездка домой закончилась. Поезд дальше не идет, просьба освободить вагоны. Прочие пассажиры притихли. Причитал в грязи водитель, его брат-близнец, пока еще не додумавшись выбраться из-за руля, но созерцавший неожиданное падение своего родственника, грязно ругался, обращаясь преимущественно к зеркалу заднего вида.
— До свидания, товарищи, — сказал людям Шура и добавил- шоферу. — Выдайте мне, пожалуйста, мой багаж. Я дальше не поеду. Решил здесь остановиться.
— Как это дальше не поедешь? — спросил кто-то из- пассажиров очень обеспокоенно, будто и его сейчас тоже за компанию попрут из автобусного салона.
Ему, конечно, никто не ответил, зато неискалеченный водитель, наконец, решился выбраться из-за баранки.
— Сейчас я тебе выдам твой багаж, — прокричал он. — Только ты никуда не уходи, сука!
— Ладно! — ответил Шура и вышел. Дышалось замечательно, — такой чистоты воздух, наверно, бывает только в горах. Не успел он как следует осмотреться, как из-за кабины показался решительно настроенный шофер. В одной руке он держал монтировку, в другой, как ни странно — ключ от багажного отсека.
— Ну что, отъездился гаденыш? — сказал он и потряс- поочередно ключом и маленьким ломиком. — Я тебе проломлю голову вот этой штукой, а потом запихну тебя в багажник.
— Зачем? — пожал плечами Шура. Действительно, зачем- окровавленное тело, буде такое случится, пихать в отсек, где полно всяких разных сумок? Чтобы потом торжественно предать земле? Или повесить на огромный пустующий крюк в гараже, среди прочих трофеев?
Ответить злобный водитель не успел. Вот он стоял, показывая свои железяки — а вот его уже нет. Метнулась сбоку какая-то серая прямоугольная тень, похожая на пролетавший ковер-самолет средних размеров, и все исчезло. Только по-прежнему плакал его брат-близнец, пытаясь подняться на ноги. Да еще опали, лишившись поддержки, монтировка и ключ.
Правильнее всего, конечно, было посмотреть, куда же подевался человек, угрожавший ему применением насилия, но Шура поступил иначе. Он, конечно, подошел к лежавшим на обочине железкам, осторожно выглянул из-за автобуса, но ничего подозрительного не увидел. Если внезапно исчезнувший водитель до сих пор молчал, то теперь он мог быть уже далеко — улетел на ковре-самолете. В противном случае он бы тут рядом и валялся, если бы внезапно и бессловесно помер. Впрочем, Шуру нисколько не занимала судьба неприятного ему субъекта. С глаз долой — из сердца вон.
Он поднял монтажку и ключ, отпер багаж, нашел среди прочих вещей свой боевой рюкзак и вышел на середину дороги. С машинных окон на него смотрели люди. Причем, как ему показалось, с долей осуждения.
Идти можно было на все четыре стороны. Но почему-то не очень хотелось. Оппортунистическая мысль, вернуться в салон, тоже промелькнула на задворках сознания, но вполне закономерно никак не зафиксировалась. Ушел, так ушел.
Первая цель, конечно же — дом. По асфальту — километров триста, если допустить, что пятьдесят они благополучно проехали. Машины почему-то не заводятся, значит, совсем скоро на трассе образуются некие подобия человеческих групп — где побольше народу, где поменьше.