— А сейчас… Он ничего не может сделать?
— Он умер, — коротко сказал Квинн. — Иначе, боюсь, он бы постарался вернуть меня назад. Теперь я не представляю большого интереса для английских властей, хотя уверен, что они были бы рады заполучить меня, попади я на их территорию. В Австралии на беглых каторжников смотрят не очень благосклонно. Они вдохновляют на побег и других.
В его голосе звучала горечь, и Мередит поняла, что он не все рассказал ей. Еще не все. А расспрашивать она не могла — это было понятно. Мередит все пыталась осмыслить его рассказ, постичь ужас от шрамов на его ногах и на спине. Неудивительно, что он не знал покоя. Неудивительно, что он так тщательно скрывал свои чувства. Тюрьма, несвобода для такого гордого, энергичного человека, как Квинн, должна быть невообразимо ужасной.
Она погладила его по окаменевшей от напряжения щеке.
— Каторжник, — горько сказал он, — ниже любого зверя. С нами обращались хуже, чем с животными. Животные стоят денег. Даже раб стоит денег. Мы же не имели никакой ценности. Единственной целью наказания было выбить из нас остатки всего человеческого. И это им удалось. Так мало осталось, чертовски мало, — он помолчал, сжимая ее так крепко, что ей стало больно. Как бы ей хотелось, чтобы к нему вернулась та надменная самоуверенность, которая так часто выводила ее из себя! Она не знала, сможет ли вытерпеть его боль, потому что сейчас это была и ее боль. Она ждала, что он продолжит, она знала, что ему есть еще что сказать.
— Можешь ли ты любить каторжника, убийцу? — спросил он безразлично, словно заранее знал ответ.
— Я люблю тебя, — сказала она ровным голосом, изо всех сил стараясь сохранить спокойствие, — я всегда буду любить тебя. Что бы ты ни рассказал мне, что бы ни сделал, я буду любить тебя.
— Я не хочу, чтобы ты любила меня, — сказал он грубо, — разве ты не понимаешь? Не хочу. Я изо всех сил старался держаться от тебя подальше. Я думал, что если расскажу тебе…
— То я убегу и спрячусь? Боже мой, неужели ты до сих пор думаешь обо мне… так?
Его губы дрожали.
— Похоже, — сказал он отчасти сам себе, — тебя трудно обратить в бегство, не так ли?
— Я бы не сказала, — возразила она с уверенной улыбкой. — Кажется, несколько раз я все же от тебя убегала.
— Так и продолжай, — посоветовал он.
— Ну уж нет. Я получила урок, когда прыгнула в Миссисипи. Мне никогда не было так холодно… Я никогда так не боялась, кроме, пожалуй, того момента, когда ты был со мной и смотрел на меня своим холодным взглядом.
Он поднял бровь.
— Взгляд все тот же.
— Нет, не совсем, — поддразнила она, — не такой холодный.
— Ты опять уходишь от разговора, черт возьми. Я не знаю никого другого, кто бы так ловко уклонялся от темы.
Она действительно уклонялась от темы. Она хотела стереть тени с его лица, тяжелые воспоминания из его памяти. Какая-то часть ее рассудка хотела бы узнать больше, но этой ночью и так было вызвано слишком много дьяволов. Ее руки потянулись к нему и стали расстегивать его рубашку.
Он хотел остановить ее, но потом просто пожал плечами. Не может же он все время прятать от нее свою спину. Но он тут же понял, что вовсе не его шрамы интересовали ее. Она ласкала языком темные волосы на его груди, а руки гладили его шею. Он застонал, признавая свое поражение, и увлек ее на постель.
Несколько часов спустя, пресытившись любовью, они лежали рядом, держа друг друга за руки. Никогда еще их любовь не приносила столь изысканного наслаждения, как теперь, когда уже никакие секреты не разделяли их, а доверие было взаимным. Удовлетворение чувственной страсти было уже менее важным, чем ощущение покоя, тихой радости, которую они получали, касаясь друг друга, находясь рядом, и ни страх, ни подозрения, ни образы прошлого больше не преследовали их и не бросали тень между ними. В этот раз в их любви была свобода, готовность сказать то, что должно быть сказано, прошептать слова любви.
— Я люблю тебя, Квинн.
Квинн подумал, что в глубине души он все равно не спокоен. Близкие ему люди гибнут. Он пытался гнать от себя эту мысль. Впервые с тех пор, как ему исполнилось двадцать три года, для него снова светило солнце. Он не мог отказаться от этого. Он склонился над Мередит и поцеловал ее.
— Ты выйдешь за меня замуж, Мередит? — Квинн не ожидал, что произнесет это. Слова шли от самого сердца.
Она подняла голову и взглянула на него глазами, полными удивления и внезапной радости.
— Я понимаю, что ты по-прежнему хочешь разыскать свою сестру, но если все пойдет хорошо… — его голос сорвался, — у нас мог бы быть ребенок, Мередит.
— Чудесная мысль, — ответила она, — я думала, у меня никогда не будет детей.
— А как же твой мистер Мак-Интош? — поддел он ее.
— Я никогда серьезно к нему не относилась, — возразила она. — Особенно после того, как встретила тебя. Просто тогда это был единственный способ избавиться от тебя.
— Это я таким был? — спросил он.
— Ты был ужасным.
— Я и сейчас могу быть ужасным, — он усмехнулся. Она опять поцеловала его.
— Я знаю, — прошептала она, — но сейчас я узнала нечто новое, что перевешивает дурные стороны твоего характера.
Он рассмеялся.
— Не могла бы ты это назвать?
— Мне нравится, как ты смеешься. Когда тебе действительно смешно.
— А если мне не смешно? — Она нахмурилась.
— Тогда мороз пробирает.
— Хорошо, — сказал он с удовольствием, касаясь пальцем уголка ее рта. — А что еще?
Она поцеловала его грудь.
— Ты вкусный.
— Хм, я люблю, когда меня пробуют.
— И у тебя восхитительная ямочка на подбородке. Он нахмурился. Ему никогда не нравилась эта дурацкая ямочка, но когда Мередит подняла голову и поцеловала, он решил пересмотреть свое мнение.
— А потом, этот ледяной взгляд. У тебя очень хорошо получаются ледяные взгляды.
— Нет, больше не получаются, — сказал он грустно, когда попытался изобразить такой взгляд и у него ничего не получилось. Квинн сам себе удивлялся. Он никогда не испытывал такого покоя. Ему нравилось их легкое подтрунивание друг над другом, нежное взаимопонимание, чувство спокойного, глубокого удовлетворения.
Он поцеловал уголки ее глаз.
— Ты не ответила мне, — сказал он мягко.
— На какой вопрос? — спросила она шепотом.
— Ты выйдешь за меня замуж? Ты все время уходишь от ответа.
— Да, о да, — ответила она медленно.
— Да — ты выйдешь за меня, или да — ты уходишь от ответа?
— Да, я выйду за тебя замуж, — сейчас она четко произнесла каждое слово.
— И расскажешь мне еще о том, что “перевешивает дурные стороны моего характера”?
Она начала было говорить, но он стал целовать ее шею, до тех пор, пока она больше не могла терпеть. Ее тело пронзила судорога наслаждения.
И Мередит поняла, что ей не надо больше ничего говорить, потому что их тела вступили в собственный интимный разговор.
ГЛАВА 21
Остаток ночи Мередит и Квинн провели, строя планы. Время от времени они прерывались, когда один начинал нежно целовать другого, а воздаяние подразумевало более основательный ответ.
Квинн не мог отвести от нее глаз. Он не ожидал встретить такого понимания, такого доверия после того, как рассказал ей то, что рассказывал немногим. И Бретт, и Кэм знали очень мало. Конечно, Бретт кое-что знал, потому что тоже принимал участие в его розысках. А Кэм знал о шрамах на теле Квинна, Но Квинн был не в силах говорить о тех годах; унижение было слишком глубоким, чувство отверженности создавало бездонную пропасть между ним и окружающими, вина была слишком острой. Даже сейчас воспоминания были очень тяжелы для него.
Но, судя по картинам Мередит, она была чрезвычайно восприимчива к миру вокруг и, кроме того, наделена сочувствием ко всем существам, его населяющим. В своей роли пустоголовой глупышки она тщательно прятала эту часть своей души. Так же, как и Квинн скрывал свою душу.