- Дима, я объясню... - начала Наташа.
- Не надо. Действительно, все белое и почему бы не добавить сюда солнца? - и Дмитрий подмигнул растерявшемуся мальчишке. - Ты краски , где взял?
- Там на столе в кухне лежали, а водичку из кувшина налил в чашку.
- Молодец. Не теряешься. Все нормально, Наташ, видишь, рисует ребенок.
- Ты что и, правда, не сердишься?
- Немного. Ведь теперь придется либо менять обои, либо дорисовывать картину, так что занятия в отпуск у меня есть.
Дмитрию почему-то стало вдруг весело: испорченная стенка не казалась чем-то ужасным, солнышко у Пашки вышло и впрямь хорошее, немного кривоватое, но это поправимо, а потом может и правда пора бы уже сменить цвет стен?
- Ох, Пашка, пойдем-ка лучше домой с тобой, пока ты еще чего-нибудь здесь не натворил. Собирайся, художник.
Наташа выглядела смущенной и это так ей шло. Лучи заходящего солнца окрасили розовым ее щеки и бросили красноватый цвет на белокурые локоны.
"Неужели прошло двадцать лет? И она стоит в моей квартире такая же красивая, нежная, с золотистыми волосами и веснушками на вздернутом носу..." - неожиданно для себя подумал Дмитрий .
- Ты если с ремонтом надумаешь, то приходи, я помогу. Говорят, я классно умею клеить обои. Дим, мне правда неловко, что Пашка все это тут натворил...
- Да, ерунда. - прервал он ее. - Сам виноват, отвлекся, а ребенок проявил свой художественный талант. В тебя пошел?
- Пока неясно, но рисовать любит - это факт. Мы пойдем, наверное. - Пашка уже стоял со своей машиной и рюкзаком и тянул ее за руку. - Ты заходи как-нибудь, поболтаем. Ну, и если обои надумаешь клеить...
Она смущенно улыбнулась, а Пашка пожал ему руку. Правая щека у него была испачкана желтой краской.
- Не сердишься? - виновато посмотрев на Дмитрия, шепотом спросил он. - Честно?
- Не сержусь. - и он пожал в ответ протянутую маленькую ладошку.
Когда они ушли, в квартире вновь воцарилась тишина. Дмитрий прошел на кухню, закрыл окно и включил чайник.
"Наверное, нужно было ей предложить чай. А может она любит кофе? "
В голове крутились какие-то глупые ничего не значащие мысли: о кофе, пролитой воде на столе, крошках сахара... И только придя в комнату и поставив на столик чашку с кипятком, он сел в кресло и позволил себе расслабиться.
Воспоминания нахлынули, стоило только закрыть глаза.
Он, тогда высокий тощий мальчишка в отутюженной белой рубашке с бабочкой со скрипкой в руках и Наташа в джинсах и красном свитере идет рядом, сжимая в руке папку с рисунками, рассуждает о том, что белый - это вовсе и не цвет, это просто фон, для настоящего цвета - зеленого, желтого, синего.
Как же это он забыл? Значит, Пашке она говорит тоже самое...
Он мечтал рисовать, но родители были непреклонны - вначале закончи музыкальную школу, а дальше занимайся, чем хочешь. Под этими словами подразумевалось что-нибудь полезное и нужное, то, что мнению его родителей развивает ребенка и не дает ему болтаться на улице. Пять лет он играл на скрипке, а потом последняя была благополучно заброшена на антресоль и забыта. А он стал рисовать.
И они вместе с Наташей ходили в художку, а летом их возили за город на этюды.
Первый неловкий поцелуй у него до сих пор ассоциировался с запахом ромашкой. Она росла там везде, казалось, что весь луг покрыт белыми шапками с желтыми серединками. Ромашковый луг с гудением пчел и большими бабочками - крапивницами.
Первый поцелуй... Она тогда собирала цветы, а потом сидела на повалившемся стволе березы и плела венок. Белые цветы в золотых густых волосах , дрожание легких лепестков рядом с длинными ресницами, отбрасывающих тень на нежно-розовые щеки.
- Здорово, здесь, правда?
Кажется, и сейчас он еще слышит ее голос и видит поднятые руки к облакам и покачивание ими в такт только одной ею слышимой музыки.
Он просто не мог ее не поцеловать. Это получилось так естественно...
Она ответила. А когда он отпустил ее, прижалась к нему головой и еле слышно вздохнула.
Тогда-то он и узнал от нее, что по индийскому поверью бабочки передают желания небесам, и они непременно сбываются.
В последний день перед самым отъездом он пришел туда уже один. Упал в густую траву и долго лежал, смотря на большие облака, медленно проплывающие над его головой. Небо в тот день было особенным - как голубая эмаль, чистоту которой нарушали облака и бабочки.
Легкие взмахи крыльями и его мечты и желания уносились ввысь...
После того лета он много писал облака. Его кумиром был Федор Васильев. В его картинах он видел то самое лето , луг и небо с облаками...
А она уехала. Ее отца перевели служить в другой город, кажется, куда-то в Среднюю Азию...
Он тогда был похож на сумасшедшего : высокий, худющий с больными горящими глазами, ходил по улицам и искал ее или закрывался в своей комнате и долго сидел с карандашом в руках, уставившись в одну точку, потом оцепенение проходило и он схватив бумагу начинал рисовать...
Всегда одно и тоже: ромашковый луг, небо с высокими облаками и девушку с венком в волосах, над головой которой кружилась маленькая бабочка.
Он не знал, как выжил и почему не сошел с ума.
Только однажды проснувшись утром, долго лежал под одеялом, слушая дождь за окном, а потом неожиданно обнаружил, что боль притихла. Свернулась маленьким комочком где-то в глубине души и затихла.
И он начал жить снова.
Ходить на занятия, готовиться к выпускным экзаменам, слушать мамины нотации и исправно посещать бассейн. Только в художественную школу он теперь приходил реже. Приходил, что бы нарисовать облака и выплеснуть на белый лист то, что в душе. ..
Часто он рвал свою работу или комкал ее и выбрасывал прежде, чем кто-нибудь мог увидеть рисунок.
А потом ему стало казаться, что это все никому не нужно. Может быть поэтому, когда родители сообщили ему, что он должен продолжить семейную традицию и стать юристом, он не стал сильно сопротивляться. К тому моменту ему было уже все равно.
Вспоминал ли он о ней? Да, особенно вначале, стоило увидеть похожую хоть чем-то на нее девушку, как сердце вдруг останавливалось, а потом с силой начинало бухать в груди и пронзало болью, когда он понимал, что это не она.
Потом это стало случаться все реже.
Хотя может он просто заставил себя не думать о ней? Может быть...
Дмитрий открыл глаза и недоуменно уставился на чашку в руке. Вместо чая там была остывшая вода. Он встал и пошел на кухню. Вылил воду из чашки и достал коробку с чаем и глиняный чайник с бамбуковой ручкой. Заварил чай по всем правилам и налил себе крепкого и ароматного напитка в фарфоровую старую синею чашку с едва заметной позолотой по краю. А свою привычную белую кружку убрал в шкаф.
- Больше ничего белого. - сказал он сам себе и с наслаждением отпил глоток.