Азирафаэль переплетает наши пальцы, крепко сжимая мою руку, смотря в окно, куда-то туда, за горизонт, а в глазах проносятся целые миры и эпохи. Что сейчас в твоей голове? Наверное, это единственный раз, когда я захотела узнать чьи-то мысли по-настоящему.
***
Кроули полностью ушел в работу, даже забегал к нам в магазин, чуть не сбив меня с ног, я его окрестила идиотом, он меня дурной. Короче, обмен любезностями. Но я рада, что этот демон выглядит куда лучше, чем раньше. Азирафаэль тоже был счастлив за друга.
— Поеду, соблазню одного президента, пускай немного дурных законов выпустит, а то совсем сноровку потерял, — весело выкрикнул рыжий, поправив свои гогглы на носу.
— Только не переусердствуй, — крикнул вдогонку ангел, провожая Кроули, словно нерадивого сына.
***
Закрываю глаза, раскачиваясь словно в танце, прислушиваясь к ритму собственных побуждений и фантазий. Воплощая в голове увиденное когда-то чудо. Ангел господень в своем естестве, без напускного фарса и натянутой улыбки. Обнаженная фигура в окружении снега в виде перьев и пуха. Мощные гиганты, одним взмахом способные откинуть меня на добрые десять метров, не меньше.
Комната заполняется звуками фортепиано. Переход от ноты к ноте, они переливчатым звуком наполняют меня каждой клавишей. То низко перебирая всего две тональности, то поднимаясь вверх, то снова вниз и вверх, подобно качелям.
Я беру кисть и начинаю творить. Мазок повторяет за ритмом, я погружаюсь в гипноз мелодии, добавляются новые аккорды, поднимая мое сознание вместе с моим творением. Мелодия ускоряется, начиная с низких грубых нот, бежит вперёд, и я за ней, добавляя красок на полотно к общей картине, перемешивая жёлтый, белый и даже черный. Выше, вверх, сильнее, быстрее. Картина наполняется темными оттенками. Музыка ведёт меня, на мгновение останавливает и снова бросается вскачь с новой силой и мощью. Затихает. Я вместе с ней, вплетая в общую смесь красных тонов и нежно-голубых. Картина распускается светом, вот и отблески тени. Мрачность расступается, позволяя святости наполнить холст. Мои руки, фартук, лицо покрыты краской, словно кровью, но я не останавливаюсь, словно одержимая, открываю для себя новые цвета, вливаясь в картину целиком, гонимая звуками мелодии.
Мой ангел, запертый в темноте, тесноте, озаряющий пространство своим светом и благодатью, она сочится из каждой поры, развивая вокруг себя мрак.
Штрих, мазок, размашистый шаг. Снова. Свети, мой ангел, свети для меня. Картина вот-вот будет закончена, я замедляюсь вместе с музыкой, сердце бьётся медленнее, успокаиваюсь, будто просыпаюсь.
В дверь стучат, я не отвечаю, пока картина не будет окончена, не могу остановиться, не могу подать голос.
— Микаэла, я вхожу, — я не слышу его вежливого тона и то, как скрипнула дверь, потому что последние штрихи дополняют картину. — Ох… — произносит ангел, и только в этот момент я просыпаюсь, разворачиваясь.
Мужчина стоит в дверях, приложив руки к губам, а в серых глазах восхищение, смущение, удивление и восторг. Гордость заполняет меня изнутри.
— Ты правда видишь меня таким? — не верит книголюб, неотрывно смотря на холст с уже законченной картиной, которой осталось только высохнуть.
— Я не могла забыть тот момент, когда увидела их, и тебя в той комнате. Я даже завидую, иметь столько света. Я лишь человек и такого мне не видать. — немного растерянно отворачиваюсь к картине, на которой мой ангел хранитель стоит смущённый в темной комнате, раскинув огромные белые крылья, заполнив ими пространство, что они еле помещаются в маленьком помещении. Одежда валяется в его ногах, как нечто лишнее, чуждое. Но хоть комната и мрачна, свет лампы падает на его бледную кожу, впитывая тепло грязного теплого света. А сам ангел излучает такое благоговейное благочестие — отвести взора невозможно.
— О, Микаэла. Не говори так. Ты пестришь красками. И меня восхищает то, на что способны человеческие руки. Право, мне очень неловко. — мужчина ещё раз смотрит на мое творение и снова переводит взгляд на мои зелёные глаза.
— Оригинал мне не переплюнуть, — улыбаюсь и тянусь для поцелуя, который дарят эти мягкие и податливые губы.
Из недр поднимается желание, с которым не совладать. Обвиваю руками шею желанного мужчины, прижимаясь к его груди, вдыхая сладкий аромат земляничного джема. Слышу шелест крыльев и сквозь поцелуй улыбаюсь. Все ещё волнуется, опасается, что может пасть, отдаваясь любви. Не может успокоиться и перестать думать о том, что его белоснежные крылья могут почернеть. Но я не верю, что-то, что между нами происходит, способно заставить пасть. Не бывает такой несправедливости. Однако видеть их мне приятно, и каждый раз, как первый. Отстраняясь, лишь бы взглянуть на него и выдохнуть так счастливо и восхищённо.
— Микаэла, перестань. Я… Смущаюсь, когда ты так на меня смотришь. — но все же улыбается книголюб, несмотря на слова.
Я уже и не помню, когда из Майк стала вновь Микаэлой. Ненавижу свое имя, никогда не могла понять, зачем меня так назвали, но из его уст оно звучит особенно приятно, и я позволила. Если кто-то другой посмеет, получит в рожу, не сомневайтесь. Но не он. Не мой ангел.
Азирафаэль целует меня, впивается жадно, неистово. Его бедра вплотную прижимаются ко мне, и я ощущаю его нетерпение, возбуждение. Радость переполняет изнутри. Руки уже потянулись к вороту рубашки, чтобы расстегнуть ненужную одежду, залезть пальцами под ткань, ощутить желанную кожу ладонями. Азирафаэль берет меня за руку, переплетая вновь наши пальцы, уводя в другую комнату, по мальчишечьи улыбаясь и шелестя перьями.
— Не хочу ненароком зацепить твой шедевр, — поясняет он.
В каждом слове, действии, сквозит забота и опека. Мы оказываемся в спальне. Ангел заботливо берет платок из нагрудного кармана и вытирает краску с моей щеки. Прикосновения обжигают мою кожу огнем. Беру его пальцы и целую.
Во мне кричит нетерпение. Хочу, желаю, люблю!
Одежда быстро летит в сторону — она лишняя, всегда будет лишним. Перед друг другом мы представим такими, какими создал нас Господь, и пусть он смотрит, что нет в наших мыслях злого умысла, что нет в нас желания похоти. Только единения.
Ангел подминает меня под себя. По сравнению с ним, я хрупкая, маленькая, незначительная. Но я с достоинством и честью выдерживаю желанного мужчину и принимаю его со всей благодарностью. Он, как обычно, нетерпелив и вначале даже слегка больно, потому что врывается его горячая плоть в меня резко, грубо, до конца, но все равно я счастлива.
Азирафаэль замирает, и мне на секунду кажется, что что-то не так. Серо-голубые глаза смотрят в мои, и впервые я слышу желанные слова.
— Богом клянусь, Микаэла, я люблю тебя, — восхищённо произносит Азирафаэль, вглядываясь в мое лицо.
Вот это я понимаю — признание. Утыкаюсь носом в его шею и целую. Мурашки проходят по всему телу мужчины, и он выпрямляется, оглаживая мою талию, бедра, грудь. Ласково, нежно, запоминая изгибы самыми кончиками пальцев.
Азирафаэль начал двигаться во мне, выходя почти полностью и снова заполняя. И с каждым толчком он делает это быстрее, сильнее, грубее. Выкрикивать его имя — одно удовольствие. Поэтому не стесняюсь восхвалять своего любовника. Танго по сравнению с нашим танцем — лишь жалкий вальс, который танцуют неумелые подростки. Мы сплелись не только телами, но и душами, я чувствую это, я знаю. И отдаюсь этому полностью, принимая в себя его с благодарностью.
— Я люблю тебя! — кричу, запрокинув голову и замирая в сильных руках, сотрясаемая оргазмом, одним за другим проносящиеся по телу.
Горячая жидкость плавит мои внутренности, но я рада слышать его удовольствие. Сдерживаемый стон вырывается из его лёгких и в благодарность мужчина целует меня в лоб.