— А, — остановила врача, — ко мне не приходил мужчина? Такой, в светлом костюме, с кудрявыми волосами. Приблизительно возраста сорока пяти, может, пятидесяти лет, — неуверенно произнесла я, хватаясь за белый халат.
Доктор поднял взгляд к потолку, вспоминая. А потом возвел указательный палец вверх.
— Да! Когда Вы были в реанимации, помню мужчину, пытавшегося прорваться в операционную, но он потом куда-то ушел, видимо, — неуверенно выдал врач, словно вспоминая упущенный момент. — Да, думаю, ушел, но больше не приходил. Он Ваш родственник?
— Нет… Не родственник. Доктор, по поводу ребенка. А аборт возможен? — сердце забилось учащеннее, когда я это сказала.
— Вообще-то уже поздно, это может сильно навредить вашему здоровью или привести к необратимым последствиям, а Вам необходимы силы на восстановление. По правилам врачебной этики, я не имею права вмешиваться. Но, мисс, почему Вы хотите избавиться от ребенка? — мужчина участливо заглянул в мое лицо, ожидая ответа.
У меня не было его — ответа. Мне страшно и все. Я не знаю, о чем теперь думают другие, откуда ждать опасность, я свою жизнь толком не контролировала, а взять ответственность за ребёнка. Это же такой груз. Так ладно, если бы он был обычным. Во мне дитя ангела, а это вам не пальцем деланная херня. Что, если он будет всеразрушающим? А крылья сразу можно научиться убирать, или мне придется прятать пернатого младенца? А что едят ангелы? Сладости? А если он вообще меня разорвет, и все? Столько вопросов, а тот, кто мог бы на них ответить где-то шляется! Вот вам и папаша года! Появится — убью нахер!
Доктор улыбнулся, ласково положив свою шершавую ладонь на мое плечо. Довольно милый жест заглушил панику, нарастающую обороты, готовую вырваться потоком слез и ругательств.
— Мисс, Вы справитесь. Уверен, Вы сильная женщина. — мистер поправил мою подушку и тихо вышел из палаты, закрыв за собой дверь, оставляя меня в гнетущем беззвучии.
Закрываю лицо в ладонях, глубоко вздохнув.
«Господи, дай мне сил».
Солнце уже удалялось за горизонт, испепеляя парковую зону за окном небесным пламенем заката. Люблю закаты, они напоминают о том, что все в мире не вечно, и таким образом не стоит стоять на месте, просаживая свою жизнь в бессмысленном существовании. Но и ко всему прочему, закат убивает, становится проводником в ночь — время, когда страхи обретают больший вес, загоняя сознание в угол ужаса. Невольно вспомнились строки песни, которую я тихо запела:
— Это не жизнь, этот свет — багровый закат
Это не метео прогноз, так звёзды говорят…*
— Звучит печально, — родной и такой любимый голос прервал недопение в моем исполнении, а сердце ударилось о грудь и словно снова затихло. Честно, ожидала полицейского, но за это время, почему-то, он так и не пришел. — Здравствуй, дорогая.
Вместо теплого приветствия и слез радости в Азирафаэля полетела подушка, символизирующая мой гнев. Все это время я находилась в сентиментальных чувствах, даже некой апатии и растерянности, но, как только услышала знакомый тембр, в голове застучало, а ярость поднялась из глубин души.
— Где ты был? — злобно прочеканила, сверля растерянного ангела гневным взглядом, стоящего в дверях с букетом. Подушка врезалась рядом в стену и уже валялась на полу.
Азирафаэль вздохнул, поднял несчастную больничную подушку и отряхнул ее. Но я же не успокоилась, поэтому вслед за подушкой, бросила первое, что попалось под руку, — пульт с тумбочки.
— Какого хрена ты натворил?! Что теперь делать?! Я тут, значит, в больнице, в полнейшей растерянности. А ты после всего куда-то смылся на трое суток! — пульт разбился на составные запчасти.
Азирафаэль взмахнул рукой и предмет техники, вновь целый и невредимый, теперь лежит подальше от меня. Ой, как удобно.
— Ты самый безответственный ангел, которого я знала! — не будем вспоминать, что он единственный ангел, которого я знаю.
Да и не было во мне столько агрессии, сколько пыталась показать. Скорее, отчаяние, беспомощность и тоска по любимым прикосновениям.
— Знаю, — соглашается херувим.
— А ещё: я беременна! Что ты на это скажешь?! А?! — похоже, гормональный всплеск и правда возникает, когда женщина в положении, потому что, подняв с тумбы стакан, я хотела его бросить, но вместо этого расплакалась горькими слезами обиды.
Мне казалось, что я маленькая девочка, которую обвели вокруг пальца, а злой мошенник стоит сейчас передо мной и наслаждается страданиями несчастной меня, исполнив какой-то свой гадкий план. Естественно, се не так.
Азирафаэль тут же изменился в лице: извиняющаяся кислая улыбка, которая должна была сгладить углы, исчезла, глаза округлились, мужчина виновато понурил голову, потом снова поднял и, о боже, ну, наконец, бросился к моей постели.
— Микаэла, успокойся, не плачь. Только не плачь. Прости, прости меня, прошу. — я тут же оказалась в крепких объятиях, которые всегда сопровождались запахами старых книг, сладостей, какао и чего-то такого неуловимого, далёкого, но определенно светлого.
— Да как ты посмел?! Ты мог бы спросить об этом меня для начала. — я всхлипывала через каждое слово, лениво ударяя мужчину по спине ладошками, скорее, причиняя себе больше боли, чем ему, уткнувшись в пиджак.
Ещё какое-то время мне понадобилось, чтобы успокоиться, когда я в конечном итоге безвольно свернулась в руках своего хранителя, окончательно выбившись из сил, да и бить не могла, руки перебинтованы и жутко саднят, жгут.
Ангел какое-то время ещё молчал, вытирая с моих щек слезы.
— Я могу исцелить тебя, — робко предложил Азирафаэль, намекая на мои увечья.
— Нет. — мотаю головой, удивляя тем самым светловолосого. — Это плата за то, что натворила. Лучше, наконец, предоставь ответы. Боже, Азирафаэль! Я, черт побери, беременна! Да как вообще?! Я до сих пор это осознать не могу. — мой взгляд забегал по комнате, пытаясь зацепиться за что-нибудь. Все это время мне не было покоя. Как я устала волноваться. — Только, надеюсь, ты не будешь мне тут про пестики и тычинки рассказывать, — не удержалась от колкости.
Азирафаэль зарумянился, отвёл взгляд. Похоже, тема определенно неловкая. Ну, да, только недавно был девственник со стажем в шесть тысяч лет, а теперь получает звание отца. Он до сих пор стесняется слово «секс» произнести. Хотя и водится с демоном. Эх, тонкости натуры. Я же села удобнее в постели, ожидая того, что скажет мне этот пернатый.
— Микаэла. Я очень долго следовал определенным правилам. Я не человек. Я ангел. И у ангелов, в отличие от демонов, запретов довольно много, и мы их соблюдаем. Вожделение для нас не свойственно почти. Знаю случай лишь, когда людей стало больше и ангелам захотелось выбрать себе жен человеческих. Но это скорее было любопытством, и прощение получили все.
— Ты тоже там участвовал? — прервала рассказ, за что получила неодобрительный взгляд.
— Нет, я был занят иными вещами, более приближенные к библейским, — отстраненно ответил книголюб.
На самом деле, Азирафаэль тогда был больше увлечен развитием кулинарии, так как люди уже всецело осваивали разные рецепты, тогда херувим и увлекся едой, граничащей с грехом чревоугодия, но не переходил рамок, оставаясь изысканным гурманом. А что касается бытия 6:1-4, где говорится говорится: «когда люди начали размножаться на земле, и родились им дочери, то сыны Божьи увидели дочерей человеческих, что они были справедливы, и взяли тех жен всех, кого они избрали.» его совсем не интересовало. Поэтому ангелов не свергли, но почитать стали меньше многих, а Гавриил, Михаил и Рафаил стали на чин выше, нежели другие. Так как устояли перед соблазном.
— Дорогая, в первую очередь, хочу сказать, что я стал твоим ангелом хранителем и, в отличие от Герцога Хастура, все официально. — мой, теперь официальный, хранитель достает какой-то документ, где золотым каллиграфическим почерком под огромным текстом стоит подпись.