В глубине души она сохранила не только жалость, но и смутную нежность к первому мужу, бывшему некогда ее господином. Какой ужасной, несправедливой ошибкой была его смерть! Как невыносимо сознание, что он почти не жил, так и не сумел обрести себя! И этот человек был ее господином! Какой же странностью все это было! Почему он смог ее поработить? А теперь он так далек, такое маленькое место занимает в ее жизни.
— Так кого же?
— Что?
— Кого ты любила больше?
— Я обоих любила. За первого я вышла девочкой. А твоего деда я полюбила взрослой женщиной. Это большая разница.
Они помолчали немного.
— А ты плакала, когда мой первый дедушка умер? — спросила девочка.
И Лидия Брэнгуэн, чуть покачиваясь на своей постели, предалась воспоминаниям — мыслям вслух.
— Когда мы приехали в Англию, он почти не раскрывал рта, беспокоился, никого и ничего не замечал. Он хирел и худел, пока щеки у него не ввалились, а рот не выпятился. Он потерял прежнюю красоту. Я понимала, что поражение ему невыносимо. Я тоже считала, что все потеряно. Только у меня был младенец — твоя мама, и надо было жить.
Он заболел и, глядя на меня своими черными глазами, чуть ли не с ненавистью сказал: «Только этого не хватало. Не хватало, чтоб я умер, а ты с ребенком осталась голодать здесь, в Лондоне». Я сказала, что, этого не будет. Но я была молодой, глупенькой, и я испугалась, что он и увидел.
Он разозлился, хоть и не подал вида. Он лежал и все не мог придумать, как быть и что ему делать. «Не знаю, что будет с вами, — говорил он. — Я никуда не гожусь. Я законченный неудачник. Я не могу обеспечить жену и ребенка».
Но, как видно, не суждено ему было нас обеспечивать. Он умер, а моя жизнь продолжалась, и я вышла за твоего дедушку.
Я должна была это понять, должна была сказать ему: «Не горюй и не злись. Не стоит умирать из-за того, что проиграл. И не считай себя пупом земли». Но я была слишком молода, а он не давал мне стать тем, что я есть, и я и вправду думала, что он пуп земли. И я позволила ему взвалить на плечи это бремя и одному нести его. Но не все было в его власти. Жизнь продолжалась, и мне суждено было выйти замуж за твоего дедушку и родить дядю Тома и дядю Фреда. Нельзя так много брать на себя.
Девочка слушала все это с бьющимся сердцем. Не все понимая, она остро переживала давно прошедшее. То, что родом она, оказывается, из дальних краев, из Польши, а дедом ее был этот властный чернобородый мужчина, наполняло сердце радостным удивлением. Какими же странными были ее предки с двух сторон — как ей казалось, было в них что-то роковое, ужасное.
К бабушке Урсула заходила почти ежедневно, и они беседовали. Пока бабкины слова и истории, рассказанные ею в глубокой тишине спальни, множась и обрастая в сознании девочки неким таинственным смыслом, не превратились для нее в своего рода Библию.
Самые важные в детстве вопросы Урсула приберегала для бабушки.
— А меня кто-нибудь полюбит, а, бабушка?
— Тебя многие любят, детка. Мы все тебя любим.
— А когда я вырасту, кто-нибудь полюбит?
— Да, детка, ты встретишь мужчину, который тебя полюбит. Так уж природой заведено. И хорошо бы, если б он полюбил тебя такой, какая ты есть, а не такой, какой он желал бы тебя видеть. Хотя мечтать людям и не запретишь.
Такие речи Урсула слушала со страхом. Сердце ее замирало, земля уходила из-под ног. Она прижималась к бабке. Здесь было спокойно и надежно. Но за дверью этой мирной и тихой спальни открывались широкие просторы, там было прошлое, такое непонятное, что по сравнению с ним любое событие из той цепи, которую вмещало это прошлое, казалось крохотным и терялось; сколько любовей, рождений, смертей — и все это малость, крошечные точки и знаки на пути к дальнему горизонту. И какое облегчение знать, что судьба каждого не так уж важна на фоне этого величия.
Глава Х
Круг расширяется
Быть старшей дочерью в семье для Урсулы было очень нелегко. К одиннадцати годам ей приходилось водить в школу Гудрун, Терезу и Кэтрин. Мальчик, Уильям, которого, чтобы не путать с отцом, звали Билли, был милым трехлетним ребенком довольно хрупкого сложения, так что он еще оставался дома. Был еще младенец — девочка Кассандра.
Одно время дети посещали приходскую школу неподалеку от фермы Марш. Эта единственная в округе школа была маленькая и находилась поблизости, так что миссис Брэнгуэн могла не беспокоиться, отправляя туда детей, хотя деревенские мальчишки и дразнили их, прозвав Урсулу — Уснула, а Гудрун — Дрынь-друн и Дурындой; Терезу они окрестили Кипятильником.