— Из-за Кагуры? — догадался я. — И кто говорит о недооценке?
— С другой стороны, — он приблизился, поправляя на мне одежду и заодно переводя разговор в иное русло, — я сам тебя недооценил. Если бы и ты поддался ненависти, мико поглотила бы душу малышки окончательно. Так что подарок вполне заслуженный. И сидит отлично. Надеюсь, тебе нравится.
— Очень! Хотелось бы разглядеть на свету. Какого цвета верх? Алый?
— Терпение…
Кто бы сомневался в ответе!
— Тогда пойдём. Судя по суматохе и нестройным крикам, войска уже в сборе. И, Ю… Спасибо!
Вместе с Кенске, обряженный в доспех с его плеча, я поехал во главе гарнизона Хоруи. Юмеми, отказавшийся от лошади, шествовал в числе пеших, но мне достаточно было знать, что он рядом. Ещё четыре сотни следовало за нашей, основные силы остались в лагере. На рассвете снимаемся с места. Если эта бесконечная ночь когда-нибудь завершится…
— Здесь. — Я спешился, взял факел из чьих-то рук и двинулся вперёд. Расставив дружины по кругу, их командующие присоединились к нам у повозки, где доблесть моего брата бросила вызов иной силе. И победила.
Да, это была победа, что бы ни думали вы, в изумлении вертящие головами и перешёптывающиеся! Как бы вы ни хмурились, а он сделал правильный выбор. И этот комок металла — тому доказательство. Я обернулся к спутникам.
— Он был отважным воином, чьи мужество и любовь сплавились воедино. На этом месте надо соорудить святилище. И назвать его Кокоро — Сердце.
Все склонили головы в торжественном, хотя и озадаченном молчании. Я первым подал знак, по которому дружинники Кенске, несущие связки кустарника, возложили топливо меж дугами. Хороший костёр из чахлых стволиков не развести, да это и не к чему. Нам — ни к чему, а тебе, брат — и подавно. И, всё же, как несправедливо…
Рука дрогнула, высекая искру, но я совладал с собой. Когда огненные языки охватили всю груду, вернулся к остальным. Тьма никак не желала рассеиваться, и всполохи за моей спиной казались вдвойне яркими, бросая алые отблески на людей. Я открыл было рот, но застывшее на лицах выражение стёрло из памяти приличествующие слова. Ю, стоящий чуть позади военачальников, сделал мне знак обернуться.
Пламя вздымалось до самого неба! Огромный столп на моих глазах разделился надвое, полыхающие крылья махнули в нашу сторону, обдав меня волной тёплого воздуха.
— Ты всё-таки не забыла, — шепнул я сикигами Пламени. — Спасибо, что прилетела!
Голова, увенчанная багровым хохолком, взъерошилась, я поспешно смахнул с нового наряда искорку, тотчас же припомнив упрёки Ю, тогда ещё таинственного ханьца с улицы Поздних Хризантем. И почувствовал себя наивным молодым человеком, в испуге и восхищении замершим перед Синими Вратами. Главное, верить… Главное — верить! Шагнул к птице, не обращая внимания на остерегающие возгласы.
Сики, словно догадавшись о моих намерениях, уменьшилась в размерах и послушно вспорхнула на протянутую руку. Будучи крупнее любого кречета, она казалась невесомой, только очень горячей. Много ли весит чистый огонь?
Я снова обернулся к дружинам и обнаружил, что все, включая моего хитроумного советника, склонились в поклоне до земли. Птица, с трудом умостившаяся на плече, распростёрла крылья, выгнула шею и закричала — и, словно в ответ, раздались возгласы из толпы.
— Новый правитель!
— Истинный государь!
— Император!
Глава 14
Победа
(Пятый День Дзю Благодарения, 499-ый год Алой Нити)
Каждый раз, когда вспоминаю те мгновения, меня охватывают сложные чувства. Потрясение и вместе с тем, понимание правильности происходящего, замешанные на скорби и ликовании. Насыщенный состав. Но тогда… тогда я ощущал внутри лишь пустоту и обречённость.
Пока огненная птица не клюнула наплечник, привлекая к себе внимание — мол, хватит стоять столбом! Я пересадил её на перчатку и воздел руку, лихорадочно размышляя над словами торжественного обращения к народу. И лишь тогда заметил, какого цвета рукава, которые мой друг, помогая облачаться, подвязал на манер хитатарэ.
— Скотина, — проникновенно шепнул я ки-рину, поднявшему голову, стоило мне шагнуть к нему. Люди понемногу зашевелились, привставая с земли, выкрики из толпы сделались чаще и дружнее. — Добился своего! Знал заранее?
Довольная улыбка была мне ответом. Вот он, миг торжества, ничем для тебя не омрачённый!
Чёрную материю украшала тончайшая вышивка, в темноте принятая мной за тканый рисунок. Но нет, чьи-то руки трудились над каждым стежком, покрывая шёлковое полотно чудесным узором. Цветы и птицы, звери и люди — один образ плавно перетекал в другой, неуловимо меняя оттенок с алого на золотой, с изумрудного на лазурный…
— Потому и торопился с подарком, — усмешка не сходила с лица, показавшегося мне совершеннее, чем когда либо. И не одному мне! Когда ки-рин встал во весь рост и обернулся к остальным, из толпы раздались восхищённые вздохи и свист. Я скользнул недоумевающим взглядом по волнующемуся озеру голов, всё понял и мысленно застонал.
— Признайся, так и должно быть? — поманив к себе советника, я заставил его склониться к самому моему уху. — Все эти люди, наконец, увидели тебя моими глазами? А предупредить было лень?!
— Странно, — признался тот, и на миг мне показалось, что бледные щёки вспыхнули румянцем. — Теперь, когда Радужная Нить, свитая на Хорае, окрепла, я чувствую, как моя истинная суть пробивается через человеческую оболочку, точно свет сквозь бамбуковые сёдзи. Такого прежде не бывало! И, похоже, так оно и останется… до конца, пока смерть не объединит нас для того, чтобы разлучить навеки. Судя по алчным взглядам некоторых из твоих будущих подданных, долго я не протяну…
— Значит, по дворцу будешь ходить на цыпочках, завернувшись в покрывало, как невеста на выданье, и в сопровождении удвоенной охраны, — мстительно улыбнулся я.
— Не беспокойся, — раздражённо оборвал меня спутник, — никто не покусится на собственность правителя! Да-да, чего скривился? А я говорил, что жадность ещё выйдет тебе боком! Надо было ограничиться одной из Сил, так нет же… теперь расхлёбывай…
Не дослушав привычные уже сетования, я ухватил несчастную жертву неземной красоты за локоть и снова взмахнул свободной рукой, вынудив сики для равновесия расправить крылья.
— Слушайте меня, подданные, — провозгласил я торжественно, и сотни лиц обратились ко мне. — Пришла пора объединить то, что прежде было разделено. Ради гармонии священных сил, пяти основ нашего мира, я, преемник Изначального Пламени, клянусь править страной так же справедливо и честно, как Повелитель. Пусть вернётся изобилие Золотой Нити, когда люди не знали, что такое бедность! А вместо короткого обрывка Чёрной Нити мы сплетём Нить Небесных Вод, которая, подобно благотворному дождю, напоит наши сердца любовью и состраданием. Во имя Металла, да будет мир и покой в наших пределах, и долголетие, вечное процветание — силой Жизни, во имя Древа! Радужная Нить — стань исцелением для моей страны, отрадой для сердец, опорой умам, отражением порядка и орудием закона!
Так говорил я, повторяя клятвы, принесённые на Острове Блаженных. Удивительно: слова не казались мне напыщенными и глупыми, а суровые воины внимали, светлея ликом и улыбаясь.
И тогда я понял, что их улыбки стоят того, чтобы отдать этим людям всего себя. Каждый шаг, каждый вдох, каждый миг такой короткой жизни…
Впрочем, советника своего я, пожалуй, никому не отдам!
Должно быть, сказывается недостаток сна. События мелькают одно за другим, как дорожные метки, когда кони судьбы несутся вскачь. Казалось, прошли считанные мгновения — и мы снова в лагере, подгоняя и вдохновляя дружинников поторопиться. Мидзасира отбывает к своему войску, напоследок склонившись передо мной до земли. В хор голосов, славящих правителя, вливаются новые. Хлопают огненные крылья у самого уха, отблески пламени слепят, предутренняя мгла от этого становится лишь гуще.
— По коням!
Обоз трогается, храпят лошади, ветер надувает за спиной пузырь плаща. Юки, я так и не нашёл Юки… Где же ты, мышонок сероглазый? Среди тел, уложенных на примятой траве обочины (дров слишком мало, чтобы сжечь их сейчас), или в рядах воинов, устремившихся следом за мной, за символом Хоо на моём плече?