— Как ты можешь поворачиваться к нам, когда на твоей коже еще горят их поцелуи, и заявлять о своей любви к собственной сути веркрысы?
— Этой ночью ты слишком поэтичен для самого себя, Гектор.
— Мои слова только мои!
— Я так не думаю. Я думаю, что ты пахнешь кем-то чужим под твоей кожей.
— Ты несешь чушь, старик.
— Тогда хватит трепаться и начнем бой. — Ответил Рафаэль.
Перемена в нем была такой резкой и необычной, что фактически сбивала с ног — это было видно по телу Гектора, и удивило не только меня.
Пьеретта наклонилась к моей шее так, словно хотела меня обнюхать, но таким образом она скрыла свой шепот:
— Еще рано для драки. Ее нужно отложить.
— Мы не бьемся за место царя перед лицом чужаков. — Заявил Гектор, но его голос уже не был таким пленительным.
— С этим можно работать. — Шепнула Пьеретта, как будто она сама могла как-то работать с тем фактом, что Гектор не хотел начинать драку здесь и сейчас.
— В раздевалке ты угрожал Аните. Если бы к тому моменту, как ты меня убил, она бы все еще была здесь, ты бы овладел ею, уничтожил вампиров и всех, кого она любит, руками веркрыс.
— Я этого не говорил.
— Ты угрожал Аните изнасилованием после того, как убьешь меня?
— Ей не следует здесь быть.
— Ответь на вопрос, Гектор — позволь нам почувствовать правду.
— Этой ночью ее привел сюда ты. Ее едва не убили снаружи.
Рафаэль изменил свой вопрос:
— Ты угрожал изнасилованием Клодии после того, как станешь царем?
— Как царь я получил бы право просить любую женщину, какую захочу.
— Просить, но не брать. — Возразил Рафаэль.
— Царь не просит о том, что принадлежит ему по праву.
Рафаэль повысил голос, отстранив от себя микрофон, так что эхо получилось отличное:
— Ты сказал Клодии, что изнасилуешь ее?
В толпе послышался гомон: «ответь ему», «почему ты не отвечаешь?» и «почему он не отвечает?». Женщина, стоявшая рядом с нами, заметила:
— Если бы он изнасиловал Клодию, то ни одна из нас не была бы в безопасности.
Она была чертовски права. А толпа скандировала: «ответь, ответь, ответь»…
Гектор тоже повысил голос, но он свой микрофон не отстранил, так что его ответ прозвучал как скулеж:
— Да! Я убью тебя, а потом трахну Клодию и Аниту, и ту кошку, что вы притащили сегодня!
Это было дерзкое заявление, но я даже не разозлилась и не испугалась, потому что совершенно точно знала, что никого их нас троих он не получит, особенно если мы не захотим с ним сотрудничать.
Сидевшая у меня на коленях Пьеретта выпрямила спину:
— Падме не стоило угрожать мне, а вас двоих ему нужно оставить в покое.
Рафаэль рассмеялся, и не он один. Народ в толпе присоединился к нему — немногие, но их было достаточно.
Гектор оскалился в его сторону и сказал:
— Этой ночью я убью тебя, Рафаэль, и когда я стану царем, никто больше не будет смеяться.
— Даже если ты убьешь меня сегодня, Гектор, тебе уже никогда не стать царем.
— Хватит болтать, старик, пришло время умирать.
— Гектор, ты говоришь так, словно не знаешь наших законов.
— Чтобы стать царем, мне нужно просто убить тебя, старик, вот и все, что мне нужно знать.
— Позволь Клодии объяснить тебе твою ошибку. — Ответил Рафаэль и передал ей микрофон.
— Ты должен вызвать нас троих на публичные драки в бойцовских ямах, Гектор. А тебя послушать, так если ты сможешь убить Рафаэля, то с нами тремя сойдешься одновременно.
Пьеретта поднялась с места и потянула меня за руку, так что мы обе встали ближе к Клодии. Она обняла меня за талию, и я сделала то же самое. Я решила, что у нее есть причина для такого обилия тактильности на публике, потому что обычно за пределами спальни она вела себя куда более сдержанно.
— С вами я разберусь. Кошку я буду насиловать до тех пор, пока ее мастер не наполнит собой ее глаза, а после убью их обоих. — Заявил Гектор.
— Ты говоришь, как вампир, а не как крыса. — Заметила Клодия.
— А ты говоришь так, словно боишься биться со мной один на один.
— Одну меня ты и не вызвал, ты вызвал меня вместе с Анитой и Пьереттой, так что мы будем биться против тебя втроем.
— Я не это имел в виду.
— В бойцовских ямах слово имеет вес. — Ответила она, и в этой фразе было нечто старинное.
Кто-то из толпы стоявших рядом с Гектором двинулся к нему, но он отмахнулся:
— Поди прочь, сумасшедшая старуха!