Он мысленно перебирает все значимые моменты своей жизни, ведь после того, как Хаттон объяснил, что их с Фредди просто разводили в разные стороны, все становится таким очевидным. Роджеру страшно, потому что он не знает, что ему делать. Он ведь если и захочет, то не сможет вернуть Меркьюри в ответ даже малую часть той любви, которая кажется Роджеру запредельной, неземной, впрочем, как и сам Фредди — он всегда казался словно не от мира сего. Словно яркая звезда, сошедшая с небес и озарившая простых смертных своим сияющим светом. Простые люди не могут любить так, как может Фредди, простые люди как Роджер едва ли заслуживают такого.
Ему страшно, что когда-нибудь он лишится всего этого, потому что когда-нибудь, он уверен на все сто, Фредди поймет, что Роджер по сути ничего из себя не представляет, и найдет себе кого-нибудь более достойного, такую же яркую звезду, как и он, и скромный барабанщик со своими скромными же чувствами останется в стороне.
Роджер паникует и уже сам не рад, что досмотрел передачу, он не может надышаться Фредди, не может вдоволь ощутить тепло его тела и крепких объятий его рук, ему кажется, этого мало, недостаточно и никогда не будет достаточно, он никогда не сможет вдоволь насытиться им и никогда не будет готов к тому, чтобы потерять его вновь. Роджер разрывается между желанием схватить и не отпускать и невероятно мучительным ощущением собственной ничтожности и неизбежности потери.
— Моя Мелина, — говорит он тихо, кончиками пальцев прикасаясь к волосам Фредди, которые упали тому на щеку, он сейчас сам себе напоминает какого-то маньяка, но ему все равно, ведь только теперь он в полной мере осознает весь подтекст всех этих игр с именами.
Фредди дал ему кличку «Лиззи» — в честь самой красивой на тот момент актрисы Элизабет Тейлор, и только сейчас Роджер вдруг понимает, что каждый раз, когда Фредди называл его так, каждый гребанный раз он называл его красивым. Фредди называл его красивым всю свою жизнь, а Роджер только фыркал и смеялся как последний идиот, не замечая в темных глазах напротив того самого болезненного и выстраданного чувства. И он бы не видел этого до сих пор, или игнорировал из-за врожденной трусости, если бы не Джим Хаттон со своими откровениями. Роджер Тейлор — самый слепой и трусливый идиот из всех возможных.
2013
Фредди счастливо улыбается и кружит возле зеркала из стороны в сторону, отчего белая, воздушная туника красиво развевается, а после волнами оплетает стройное тело. Фредди до того счастлив, что своей солнечной улыбкой освещает весь пасмурный и дождливый Лондон вплоть до самой неприметной улочки. Роджер пытается быть серьёзным, но это нихрена не возможно, когда Фредди смотрит так, весело сверкая чёрными глазами, и кокетливо хлопает длинными ресницами.
— Это ведь свадебное платье, Фредди? — полувопросительно фыркает он, пряча улыбку за газетой, которая, впрочем, уже давно потеряла для него всякий интерес.
— Было. Оно было свадебным платьем, но теперь это моя волшебная туника, посмотри, какая она лёгкая и воздушная, Роджер, как безе, — восторженно говорит Фред и словно летучая мышь расправляет свои руки, больше похожие сейчас на белые крылья ангела.
— Смотри не упорхни, королева, — усмехается Роджер и с самым умным видом переворачивает бумажную страницу.
Фредди, словно кот, мягкой поступью крадётся ближе и, хитро улыбаясь, пытается поймать взгляд голубых глаз.
— Тебе ведь нравится, я знаю, — самодовольно бросает он.
Роджер всеми силами сдерживает свою глупую улыбку и хмурит брови, до того усердно, что самому смешно.
— И с чего ты это взял?
— Ты уже полчаса читаешь газету вверх тормашками, — смеётся Фредди и отбирает у Роджера несчастный клочок бумаги, отбрасывая его в сторону.
Роджер чувствует, что краснеет, ему даже себе стыдно признаться, что всё это время он откровенно пялился на Фредди, не в силах оторвать глаз. По правде сказать, этот странный прикид Фредди к лицу, ему вообще идёт белое, да и чёрное тоже, впрочем, Роджер не может придумать ничего, что смотрелось бы на Фредди плохо. И это странно, но до того волнительно и хорошо, что по спине бежит табун мурашек и кровь приливает к лицу.
— Давай же, дорогуша, скажи, что я прекрасен, — продолжает веселиться Фредди и как будто в подтверждение своих слов кружится вокруг себя, задевая Роджера мягкой, шёлковой тканью.
— Где твоя скромность, Фред? — усмехается Тейлор.
— Просто признай очевидное, — отвечает тот и снова как будто затягивает Роджера в черноту своих бездонных глаз.
— Если скажу, отстанешь? — наигранно небрежно говорит Роджер.
Фредди в ответ только кивает, отчего растрёпанные пряди волос падают ему на лицо.
— Тебе очень идёт, Фредди, ты прекрасен, — Роджер говорит это серьёзно, без шуток, и отчего-то эти слова кажутся чуть ли не самыми важными в его жизни, потому что Фредди смотрит на него блестящими, широко открытыми глазами, и в этом взгляде столько всего, что Роджер тонет.
Он хочет подойти ближе, попробовать на ощупь воздушный шелк, хочет убрать с красивого лица лохматые пряди волос… Роджер не знает, откуда в нём всё это, почему его сердце стучит как сумасшедшее, он почти встаёт с кресла, загипнотизированный до дрожи родным и желанным голосом, который зовёт его по имени.
— Роджер, иди ко мне, — просит Фред, и он готов идти за ним хоть на край света, куда попросит, лишь бы только он и дальше продолжал так улыбаться и смотреть этими своими невозможными глазами.
Роджер почти подходит ближе, прежде чем громкий звук чего-то разбитого отвлекает его всего на секунду, но когда он поворачивается — Фредди уже нет. У Роджера панически сжимается горло, так, что сложно вздохнуть, и начинает зверски болеть голова. Звук повторяется снова.
— Фредди, — зовёт он, но внезапно яркий свет лампочки из коридора до боли бьёт по глазам, и Роджера выкидывает из забвения в реальность словно мощной волной — на берег. Он наконец-то делает вдох и утыкается помутневшим взглядом в белый потолок, пытаясь отдышаться.
Роджер вытирает мокрое от слёз лицо ладонями и душит в себе позорный порыв разрыдаться как девчонка. В конце концов, сколько можно, неужели в нём ещё остались эти чёртовы слёзы? За столько лет он уже должен был привыкнуть просыпаться вот так, возвращаться в эту грёбаную реальность, раз за разом понимая, его желание не сбылось и он всё ещё жив.
Он с трудом усаживается на диване, там же, где и отрубился, накачавшись алкоголем, и тяжёлым взглядом осматривает весь тот хаос, что творится вокруг. Он быстро понимает, что скинул со стола пустые бутылки пока спал, и именно этот шум вернул его в реальность. Роджер ненавидит себя за это, хотя он ненавидит себя за всё, даже за то, что всё ещё существует.
Он тянется к полупустой бутылке виски, отпивает прямо из горла и морщится, чувствуя неприятный привкус во рту. Роджер пытается вспомнить, какого чёрта он так нажрался, но вместо воспоминаний — чёрное полотно, а перед глазами еще стоит светлый и такой убийственно прекрасный образ Фредди. Роджер бы отдал всё что угодно, лишь бы вернуться в тот замечательный день или хотя бы в свой сон — ему хватило бы и этого.
Вместо этого он тут, в своем доме, если это место можно назвать домом. В комнате совершенно нежилая атмосфера, воздух затхлый и пыльный. Лампочка под потолком не горит, Роджер уже и счет потерял, как долго, и комнату освещает свет в коридоре или в ванной, и это, наверное, к лучшему, потому что он совсем не хочет видеть, сколько пустых бутылок тут накопилось за последние несколько дней… недель… месяцев? Черт знает, он не следит за временем, ему некуда спешить, некуда идти, единственный человек, который еще заставляет его вставать с этого чертового дивана хоть иногда, — это Бри.
Роджер двигает обутой в ботинок ногой по полу и слышит шорох битого стекла под подошвой. Он одет в костюм, сейчас изрядно помятый и, похоже, облеванный, но все же костюм. Он не может вспомнить, во что был одет в прошлый раз, но делает вывод, что ходил куда-то с Брайаном. Но вот куда и когда? Отчего-то это смутно кажется ему важным, поэтому он напрягает память.