— Я не могу поверить в это, — пораженно шепчет Фредди. — Я бы не смог разлюбить его!
— События вашей прежней жизни повлияли на ваши отношения, но вы жили вместе шестьдесят пять лет и даже были в браке. Однако ничем хорошим это не закончилось, так как отказав нам, вы, по сути, подписали себе смертный приговор.
— Я не верю в это, — шепчет Фредди еще раз. — Я бы не смог разлюбить его.
— Разлюбить кого? — слышится вдруг настороженный голос Роджера.
Не ожидавший этого Фредди почти подпрыгивает на месте. Он и позабыл, что Вайнону не слышит никто кроме него, жуткое, наверное, было зрелище, когда он разговаривал сам с собой.
— С кем ты разговариваешь, Фред? — спрашивает Роджер взволнованно и заинтересованно. — Кого ты не смог бы разлюбить?
Фредди и хочет, и не может сказать ему правду. Хотя прекрасно понимает, что все равно скоро Джим Хаттон расскажет обо всем целому миру и во всех подробностях. Наверное, поэтому Вайнона так разоткровенничалась.
— Я разговаривал с Вайноной, — говорит он. — У нее сегодня день откровений, — добавляет он, чтобы хоть что-то сказать и избежать прямого вопроса.
— Ты не ответил на вопрос, — настаивает Роджер, и в глазах его тревога и ревность.
— Может, поговорим об этом дома? — предлагает Фредди.
Им действительно нужно поговорить: Роджеру придется признаться наконец, что он досмотрел ту чертову передачу, а Фредди уже должен перестать бояться неизбежного, ведь тайное рано или поздно всегда становится явным.
— Совершенно точно, о таких вещах следует говорить дома, — заявляет Хокенс. — Время отдыха истекло.
Они возвращаются домой лишь после обеда, всю дорогу в машине стоит такая же неловкая тишина, как и по пути в корпорацию. Роджер, погружённый в свои переживания и страхи, не знает, что сказать, все слова кажутся такими незначительными и жалкими, что он просто до жути боится ляпнуть что-нибудь глупое, в своём стиле, и оттолкнуть Фредди. Он ведь обещал не смотреть ту передачу и сейчас чувствует себя так, словно влез Фредди в душу без разрешения. Джим Хаттон поступил подло, когда вынес на всеобщее обозрение все чувства Фредди, но и Роджер ничем не лучше. Сейчас он понимает, что правильней было бы узнать обо всём от Фредди лично, хотя скорей всего легче от этого ему бы не стало. Он всё ещё непроходимый, слепой кретин, не заслуживающий даже части той любви, что испытывает к нему этот прекрасный человек.
Фредди понятия не имеет, как много Джим поведал телезрителям. Он лишь надеется, что Роджер не считает его одержимым психом и не поспешит собрать свои вещи, как только они вернутся домой. Слова Вайноны вынимают из него всю душу, ведь если в действительности существовала реальность, где они с Роджером были вместе, значит, у Фредди был шанс на взаимность? Всё то время, пока он подыхал от своей безответной любви, у него был шанс. Что если бы он сделал первый шаг? Если бы он смог пересилить свой страх потерять Роджера и просто сказал всё как есть, тогда им не пришлось бы пережить весь тот ужас, который до сих пор приходит к Роджеру по ночам в кошмарах. Но, конечно же, Фредди хорошо понимает, корпорация не дала бы им шанса, всё было решено за них.
Фредди хочется разнести к чертям это чёртово место, но с другой стороны, он смотрит на Роджера, молодого, полного сил и энергии, на их переплетённые в крепкий замок руки и понимает: за свои страдания он получил самую желанную награду, он получил то, о чём мог мечтать только в самых смелых фантазиях, он получил Роджера и целую бесконечную жизнь в его объятиях, возможно ли, что это стоит того?
Фредди не задумываясь ответит «да». Он бы умер ещё хоть тысячу раз, если бы знал, что по ту сторону его ждёт Роджер и их возможное, счастливое «вместе», он бы ответил «да» не колеблясь, если бы знал, что страдать будет он один, но правда в том, что Роджеру тоже было больно, и вынести этого Фредди просто не в силах. Его разрывает от противоречивых чувств, и он всё ещё боится выложить Роджеру всю правду, хотя и понимает: Роджер знает и он всё ещё здесь — и это обнадёживает.
Они молча заходят в квартиру, и лишь когда за их спинами с тихим шелестом закрывается дверь, Фредди понимает, отступать некуда, рано или поздно это должно было произойти.
— Фредди, я… — Роджер прерывается на полуслове, встречаясь взглядом с бездонными чёрными глазами, теперь, после всего услышанного, он видит в них всё, что так долго ускользало от его внимания. Эта щемящая нежность, теперь без примеси тоски и грусти, плещется в родных глазах, и Роджеру больно до ломоты в теле, что он не замечал, ведь никто и никогда не смотрел на него так. Всё слова застревают в горле, и он просто теряется, словно маленький ребёнок в толпе, не в силах чётко объясниться и наконец-то расставить все точки над i.
Роджеру непросто, и Фредди его прекрасно понимает, он, в общем-то, даже не злится, что Роджер не сдержал обещания, это и его жизнь тоже, он имеет право знать, и Фредди не должен был просить его от этого права отказаться. Если бы он научился преобладать над своими страхами, Роджеру не пришлось бы узнавать обо всём из чёртовой грязной передачи, но, увы, изменить ничего нельзя, пора раскрывать карты, им давно нужно поговорить начистоту, судя по всему, уже целую жизнь как нужно.
— Пойдем присядем, — просит Фред и тянет несопротивляющегося Роджера за собой в гостиную.
Он достаёт из бара бутылку виски, которую притащил Дики во время своего прошлого визита, и разливает по стаканам, совсем немного — только чтобы снять напряжение. Роджер даже глазом не ведёт, когда на столик перед ним опускается стакан, он не сводит взгляда с Фреда — это всё, что имеет сейчас для него значение. Фредди тем не менее отпивает глоток и немного морщится — виски далеко не его любимый напиток. Он нервно закусывает губу, пытаясь сформулировать мысль, но Роджер опережает его. Он печально хмурит брови и на одном дыхании выпаливает:
— Фредди, я посмотрел передачу, — и замолкает с таким виноватым видом, будто по меньшей мере совершил массовый геноцид.
— Я знаю, — отвечает Фред, поднимая уголки губ в слабой, успокаивающей улыбке.
Роджер словно перетянутая струна, он до побелевших костяшек сжимает свои острые коленки и как будто пытается слиться с диваном и стать совсем незаметным.
— Ты не злишься на меня? — осторожно интересуется он, ведь, если честно, он ожидал от Фредди другой реакции.
— Я злюсь на себя, — честно признаётся Фред. — Я трус, мне было слишком страшно, я боялся напугать тебя и разрушить свой шанс на счастье.
Фреду тяжело даётся каждое слово, ведь это словно душу нараспашку открывать, а Роджер столько раз делал ему больно, пусть даже не осознавая этого, что Фредди уже по привычке ждет, когда ему в сердце вонзят очередной нож. Но Роджер только непонимающе моргает и выглядит до того трогательным сейчас, что все чувства обостряются до предела.
— Но почему?
Роджер почти сразу понимает, что вопрос его идиотский, он как обычно тупит, хотя ответы лежат на поверхности. Он неловко опускает глаза в пол. Фредди открыт перед ним словно книга, и Роджеру уже давно пора бы научиться читать его между строк.
— Боже, — неверяще шепчет он, а после поднимает свой взгляд в надежде разглядеть в чёрных глазах всё то, что упустил по своей невнимательности, — ты думал, я уйду от тебя?
Роджеру не нужен ответ, он видит всё по глазам, и от осознания этого его затапливает бесконечным потоком холодной воды, ему кажется, что он задыхается — он не заслуживает Фредди.
— Я бы понял тебя, Роджер, но пережить это, наверное, не смог бы, — Фредди видит, что Роджер хочет что-то сказать, но прерывает его взмахом руки: если сейчас он не скажет всё начистоту, то потом просто не сможет.
Чувства, похороненные под грудой несбывшихся надежд и тонн боли, вырываются наружу, словно кровь из открытой глубокой раны, и Фредди больше не в силах всё это контролировать, он просто хочет, чтобы Роджер наконец-то узнал, понял, как сильно и как, чёрт возьми, долго Фредди живёт с этой болью на сердце.