Дилайла, почуяв еду и услышав, что хозяева собрались за столом, сонно потягивается и грациозной походкой входит на кухню, трётся о ноги Фредди и мурчит, явно намекая, что пришло время уделить ей внимание и угостить чем-нибудь вкусненьким. Роджер вдруг смеётся, свободно, счастливо, на щеках появляются обожаемые Фредди ямочки, и в голубых глазах горят озорные огоньки.
— Ты ужасный родитель, Фредди! — Роджер рад появлению Дилайлы, потому что он так сильно нервничает под пристальным вниманием Фредди, что появление кошки для него как спасательный круг.
Фредди выныривает из своих мыслей по поводу странного ужина и нервного состояния своей Лиззи и наигранно возмущается:
— Как ты смеешь так говорить?
Дилайла с удовольствием устраивается у него на руках.
— Ты её разбаловал, — говорит Роджер.
— Она вовсе не балованная, — защищая свою любимицу, отвечает Фредди.
— Ещё какая, — усмехается Роджер, и только сейчас Фредди замечает, что тот подначивает его, к Роджеру возвращается его прежняя игривость и лёгкость.
— Лучше займи чем-нибудь свой рот, Лиззи, — фыркает Фред.
Роджер чувствует, как мгновенно заливается краской, потому что мысли в его голове совсем неприличного содержания. Фредди смеётся, когда видит смущение на любимом лице, и хитро стреляет глазами, отпивая из своего бокала.
— Утром заходил Брайан, — неловко меняя тему, говорит Роджер.
Фредди выразительно вскидывает брови вверх, давая знак продолжать, аппетит внезапно проснулся вновь, и он с удовольствием уплетает свой ужин.
— Переживает за нас, — усмехается Роджер.
— Он всегда переживает, иногда мне кажется, что он наша мама, — смеётся Фредди.
— Да уж… — отвечает Роджер.
Они замолкают на несколько секунд, и Роджер практически чувствует, как Фредди разрывает от любопытства, об этом говорит вся его поза и нервные движения вилки по тарелке. Ясно, раз уж речь зашла о Бри и Джоне, то возникает вопрос, почему такой огромный стол только для них двоих? Очевидное словно повисает в воздухе, и похоже, Фредди это замечает не хуже Роджера.
— Почему ты делаешь это? — спрашивает он, внимательно наблюдая, как Роджер неловко крутит вилку в пальцах.
— Делаю что? — переспрашивает Роджер. Он прекрасно понимает, о чем вопрос, просто начинает нервничать настолько, что теряет все слова. Он хочет сказать Фредди правду хоть прямо сейчас, но ему страшно так, что кажется, еще чуть-чуть — и он свалится в обморок прямо под этот шикарный стол.
Фредди обводит красноречивым взглядом обстановку.
— Здесь только мы, а стол очень… романтический, — говорит он. Фредди, конечно, никак не хочет стеснять Роджера и намекать на что-то, скорее всего, тот так расстарался, чтобы еще раз попросить прощения после той ужасной ссоры, и никакого подтекста тут нет, но он не может не спросить.
— Ну… он и есть романтический… Это романтика, Фредди, ты же не против романтики? — говорит Роджер заплетающимся языком.
Фредди не знает, как ощущается безграничное, чистое счастье, но, кажется, это оно. После слов Роджера он будто взлетает до самых небес, и у него огромные белые крылья за спиной. Фредди сдерживает себя из последних сил, чтобы не расплакаться, ведь объяснить Роджеру, что это слёзы счастья, кажется невозможным, он переполнен эмоциями.
— Я вообще-то не могу быть против романтики с тобой, — отвечает Фред, с трудом узнавая свой собственный голос. Как он может быть против, если прямо сейчас его гребаный тупой мозг выдает ему один невероятный вывод за другим? Он смотрит на нервного Роджера, видит его горящие щеки, вспоминает мелочи, которые вдруг под другим углом выглядят кричащими фактами, вспоминает недавний эксперимент Роджера над Люссом Мэрэ, и ему кажется, что он был слеп всё время.
Что если всё, что он только что себе напридумывал — правда, и у них что-то типа свидания и данный ужин — это завуалированное признание Роджера? Фредди не уверен, что стоит верить своему разбушевавшемуся воображению, но это так приятно — представить хотя бы на несколько минут, что всё именно так, как он мечтал давно. И Фред позволяет себе мечтать и летать в облаках, пусть это будет хотя бы сегодня вечером.
Несколько секунд они оба молчат. Роджер чувствует, как тугой узел в груди потихоньку распускается, ведь Фредди сказал, что не против романтики между ними, а это уже так много для Роджера, что ему кажется, он попадает в свой самый волшебный сон.
Он расслабляется и вытягивает ноги под столом, случайно касаясь своими голыми ступнями ног Фредди. Фредди тоже без домашней обуви — с появлением ковров они стали пренебрегать обувью, и вот теперь Роджер вовсю пожинает плоды этого безрассудства. От этого нелепого прикосновения его вдруг прошибает электрическим разрядом, и он нервно отдергивает ноги. Он не понимает, в чём дело, они ведь миллион раз касались друг друга, и не только ногами, но в этот раз всё кажется каким-то особенно интимным. Он уже открывает рот, чтобы извиниться, как Фредди приспускается на стуле и находит его ноги своими, обхватывая их и притягивая в свою сторону, а потом придавливает его ступни своими к полу, чтобы не убежал.
Фредди едва улыбается и ждёт, когда Роджер начнет вырываться, но этого не происходит: тот хватается за стол, чтобы не сползти под него, и выглядит до нелепого нахохлившимся и взволнованным, а Фредди вдруг понимает, что он сейчас либо переборщил, либо Роджер чувствует то же самое, что и он.
— Если это перебор, то скажи, — просит он хрипло. Он почти уверен, что Роджер переведет всё в шутку, пнет его и спросит, с каких-то это пор он стал кисейной барышней, которую нельзя ткнуть под столом ногами? Но, к его удивлению, происходит другое. Фредди вдруг чувствует, как несмело Роджер высвобождает одну ступню и сверху прижимает пальцами пальцы Фредди. Время как будто останавливается, а Фредди словно со стороны смотрит, как медленно Роджер краснеет пуще прежнего.
Они взрослые мужчины, и в их жизнях были такие вещи, о которых стыдно говорить, но отчего-то это простое соприкосновение ног кажется обоим самым интимным моментом из всех, что бывали с ними в прошлом и настоящем.
У Роджера заполошно стучит сердце, и всё, что он знает сейчас, это то, что он хочет всю жизнь вот так вот сидеть с Фредди, уютно соприкасаясь с ним любыми частями тела. Он поднимает глаза и замирает, утопая в теплоте любимых тёмных глаз. Мир словно сужается вокруг них, и Роджер чувствует, что готов всё рассказать Фредди прямо сейчас, но звонок в дверь разбивает их хрупкую Вселенную вдребезги. Роджер уже ненавидит этого внезапного гостя.
Фредди возвращается к реальности и печально вздыхает, когда ноги Роджера выскальзывают из-под его.
— Если это Брайан, я убью его, меня родители так не контролировали, как это делает он, — недовольно фыркает Роджер.
Фредди, конечно же, тоже не слишком рад гостям, можно даже сказать, что он расстроен. Его иллюзии рушатся как карточный домик, недолго он мечтал и летал в облаках. Впрочем, может, оно и к лучшему, ведь чем выше взлетишь, тем больнее падать. Но почему же так плохо сейчас на душе, будто этот звонок отнял у него нечто реальное, настоящее?
Звонки продолжаются, пока они смотрят друг на друга через стол, голос Кабалье не умолкает, и визитер снова и снова жмет кнопку вызова, заставляя оперную певицу орать на всю квартиру одну и ту же строчку.
По крайней мере ясно одно: это не может быть Теккер или ещё кто-то посторонний, потому что наглость незваного гостя зашкаливает.
— Брайан, — тяжело вздыхая, говорят они в один голос, что немного снимает напряжение, и Роджер даже мягко улыбается.
— Нужно выпроводить его, — фыркает Фредди, явно давая понять, что хочет провести этот вечер только вдвоём. — И поскорей, — усмехается он, прежде чем подняться на ноги.