— Я рад, — просто говорит Фред, садится рядом и делает глоток, не спуская с Лиззи глаз.
Сегодня для Фредди Роджер выглядит иначе, чем обычно, потому что он смотрит на него совершенно другими глазами. Фредди не показалось, и Роджер действительно нервничает, но пытается не подавать вида, смотрит в свой планшет совершенно пустым взглядом, и, очевидно, сторонний наблюдатель должен подумать, что Роджер нашел там что-то невероятно интересное, раз не может даже глаз поднять лишний раз. Но Фредди не тот человек, которого можно назвать посторонним. Он знает Роджера как никто другой. Он может назвать себя специалистом по оттенкам его настроения. Всё, что мог Фредди в течение всей жизни, — это смотреть со стороны, и он смотрел, впитывая в себя каждую несущественную эмоцию, мелькнувшую на прекрасном, любимом лице.
Он протягивает руку и утаскивает планшет на другую сторону стола, подальше от Тейлора. После всего, что он осознал, делать вид, что всё как и прежде, совершенно невозможно, Фредди не в силах больше молчать. Более того, он понимает, что нельзя. Он так много лет грезил о любви Роджера, что сейчас, когда тот так близко, со всеми этими своими безумными экспериментами, и так далеко одновременно, по той же причине, его почти трясет мелкой нервной дрожью от желания не то отдубасить как следует, не то наконец-то дотронуться до Роджера именно так, как он и мечтал, и, может быть, увидеть ответное чувство в его глазах, поймать улыбку губами, зарыться пальцами в пушистые волосы и выцеловывать каждый сантиметр его кожи… Фредди словно наяву ощущает всё это и готов расплакаться от обиды на весь мир, ведь он не верит, не может себя заставить поверить в лучшее! Он должен выяснить все, пока не взлетел слишком высоко, — а он взлетит, это в его природе.
Роджер вскидывается, таращит глаза и пытается состроить возмущенное лицо, но у него получается откровенно плохо, на самом деле он испуган. Фредди не знает, из-за того ли, что лицо у него слишком серьезное, возможно, даже грозное, потому что он чувствует, как невольно хмурит брови от своих тяжких мыслей, или из-за того, что совесть Роджера на самом деле нечиста и его предположение насчет эксперимента верно. Скорее всего, решает Фредди, Роджер боится и того, и другого, и, наверное, это правильно, потому что если это действительно эксперимент, то Фредди прибьет его прямо за этим столом.
— Расскажи мне, — просит он тихо, заглядывая в глаза Роджера самым проникновенным своим взглядом, — с каких пор тебя стали интересовать парни?
Он надеется, что тому хватит совести рассказать ему всю правду и прекратить этот фарс, ведь Фредди, как-никак, его друг и не заслуживает такого отношения.
Роджер холодеет от подобного вопроса. Фредди хмурит брови, нервно поджимает губы и, похоже, сейчас устроит разбор полетов, где будет четко и ясно сказано, куда Роджер может запихнуть свою любовь. Конечно, Фредди скажет все гораздо мягче, но от этого не будет менее больно. Роджеру не нужно его сочувствие и жалость, это его убьёт. Но деваться от этого разговора некуда, он предполагал еще сутки назад, что, скорее всего, получит от ворот поворот, и он не трус, чтобы бояться посмотреть правде в глаза, но это не помогает перестать чувствовать себя кроликом перед удавом. У Фредди действительно гипнотический взгляд.
— Ну… — мямлит он, ощущая, как потеют ладони, — недавно.
Дилайла на его коленях беспокойно ворочается и спрыгивает на пол, и это к лучшему, потому что Роджеру и без нее становится слишком жарко, и на висках выступает холодный пот.
— Я так думаю, — добавляет он.
Его нервы напряжены до предела, он невероятно сильно хочет вспылить, потому что старая привычка включать стерву в стрессовых ситуациях дает о себе знать и сдерживаться не так-то просто. Особенно когда твой лучший друг, похоже, собирается съесть тебя со всеми потрохами за невинный поцелуй. У Роджера голова идёт кругом от этого взгляда, он словно тонет в бездонной темноте без шанса на спасение, и от этого хочется сопротивляться ещё сильнее, закричать, разбить что-то, потому что это нифига не справедливо, что ему вдруг захотелось повернуть всё вспять и просто извиниться. Может, снова свалить все произошедшее на алкоголь или придумать любое другое оправдание? Одним словом — сдаться.
Роджер пытается перестать быть тряпкой, он понимает, что ему придется сейчас оправдываться, это очевидно, и если бы кто-то знал, как же он это ненавидит! Его безумно бесит, что всё летит кувырком. Он хотел признаться в любви, а в результате — мямлит что-то невразумительное, не зная, как ускользнуть от ненужного теперь разговора. Все очевидно и без слов, и, по-хорошему, Роджеру лучше сейчас остаться одному, чтобы зализать свои раны, но у Фредди такой вид, что ясно: он не отпустит.
Фредди смотрит на испуганного и растерянного, даже немного ощетинившегося Роджера и понимает, что не услышит ничего утешительного для себя. С таким лицом не признаются в любви и не объясняются в чувствах. Но он все еще хочет понять, он имеет право знать, какого хрена Роджер так жестоко обошелся с ним!
— Значит, Люсс Мэрэ — это твой эксперимент, — произносит Фредди, делая акцент на последнем слове, произнося его с презрением, которое не в состоянии скрыть. — И откуда же у этого эксперимента ноги растут?
Он пытается понять, может, он упускает что-то важное, может, Роджер вовсе не бездушный монстр, который играет с чувствами других, проводя над людьми эксперименты? Вдруг есть простое и логичное объяснение, а Фредди просто глупый влюбленный идиот, который слеп всегда, когда дело касается его Лиззи? Он чувствует себя так, словно ходит по неустойчивому мосту над обрывом, одно неверное слово — и они оба сорвутся вниз.
От последнего вопроса Роджер наконец-то покрывается румянцем, он хмурится и выглядит еще более злым.
— Мне просто кое-кто понравился… Один парень, — говорит он отрывисто и сухо, всем видом давая понять, что это только его дело. — И я решил проверить, буду ли чувствовать что-то к другим парням. Так что можешь спать спокойно, с этим у меня все хорошо! — добавляет он, чтобы Фредди уж точно не думал, что Роджер будет бегать за ним за неимением других вариантов.
После этого Фредди словно темнеет лицом, и Роджер изо всех сил пытается оценить его настроение по шкале от одного до десяти, и, если честно, эти подсчеты не прибавляют решимости и желания продолжать, он не понимает, что Фредди так огорчило на сей раз, ведь тот должен был вздохнуть с облегчением, узнав, что Роджер не умирает от любви к нему. Но Фредди в ярости, его глаза совсем черны, и Тейлор думает, что тот готов просто вцепиться ему в горло, стоит пошевелиться. Страх оплетает его своими руками и словно шепчет на ухо, что, если Роджер сейчас откроет рот и скажет про свою никому не нужную любовь или еще что-нибудь такое же глупое, будет хуже.
Меркьюри смотрит на сидящего перед ним парня и как никогда отчетливо понимает всю безысходность своего положения, и от этого хочется кричать и ломать стены, чтобы уже наконец вздохнуть свободно, без боли под названием «любовь к Роджеру Тейлору». Но он не может, у него не хватает сил вот так взять и просто уничтожить себя, поэтому — ничего нового, всё по-прежнему. Фредди, как хорошему другу, остается только пожелать Роджеру счастья и отойти в сторону, как это уже было в прошлом. Он не справился с этим тогда и, уверен, не справится и сейчас, но у него просто нет выбора. Отчаяние охватывает все его существо, затмевая разум, а гнев льется через край, и Фредди почти захлебывается в нем.
— И, конечно же, ты не скажешь мне, кто он? — спрашивает он резко, хотя и сам понимает, что Роджер будет молчать и дальше, кроме того, тот совсем не выглядит так, словно желает делиться с ним своими любовными переживаниями. Очевидно, что он жалеет о том, что сделал вчера по пьяни. Фредди — всего лишь попытка Роджера примириться с собой и своими чувствами к какому-то парню. Ему не нужен сам Фредди, подошёл бы любой влюблённый в него придурок, оказавшийся под рукой, и Роджер удачно воспользовался данной ситуацией.