Осенью 1964 года Кулаков принимал кремлевских заговорщиков «у себя» на юге, в Тебердинском заповеднике. Во время прогулок и за вечерним столом план переворота был выверен до последних деталей и готов к исполнению. Кремлевские гости полностью доверяли Кулакову, поскольку он числился среди жертв хрущевского самодурства и его поддержка заговора считалась сама собой разумеющейся.
И в самом деле, поддерживая практические реформы Хрущева и его примитивный, грубый демократизм, Кулаков все более приходил в отчаяние от непоследовательности и необузданной импульсивности Хрущева. К тому же, загнав Кулакова в ставропольскую глушь, Хрущев лишил этого масштабного человека какой-либо политической перспективы, и в случае снятия Хрущева у Кулакова появлялась надежда оказаться в Москве, в центре власти, к которой он тайно стремился. Вот почему кремлевские конспираторы могли полностью положиться на своего гостеприимного ставропольского хозяина.
Горбачев в это время ведал в Ставропольском крайкоме кадрами и к заговору по «малолетству» и по номенклатурной незначительности не примыкал. Однако не знать о заговоре он не мог, будучи доверенным лицом Кулакова и наблюдая небывалое скопление кремлевских тузов в их глухой провинции. В таком случае это был усвоенный Горбачевым урок борьбы за власть, хотя настоящая школа интриг была у него впереди, когда его непревзойденным учителем станет Андропов.
Уже через два месяца после падения Хрущева Федор Кулаков, участвовавший в заговоре явно на вторых ролях, был тем не менее вызван из своей ставропольской вотчины в столицу, в Центральный Комитет, в качестве «главного агронома» всей страны — путь, аналогичный тому, который спустя 14 лет проделает его протеже Горбачев. Так Кулакову удалось выправить тяжелый вывих, причиненный его государственной карьере четырьмя годами ставропольской «ссылки», и возобновить свою реформаторскую деятельность. Впереди его ждали крупные удачи, неуклонное приближение к власти и трагическая смерть…
Горбачеву повезло с вотчиной, доставшейся ему в партийное владение, ибо хотя все административные единицы в СССР теоретически равны между собой, но некоторые «равнее», как сказал бы писатель Джордж Оруэлл, «английский Салтыков-Щедрин». В частности, далеко не во всех из них имеются лечебницы для высшей партийной элиты…
В одну из них, «Красные Камни» под Кисловодском, и зачастил Юрий Владимирович Андропов, чтобы подлечить почки и диабет, а отчасти из ностальгических чувств: санаторий находился в нескольких десятках километров южнее станции Нагутской, где будущий шеф КГБ и генеральный секретарь родился 15 июня 1914 года. (Казачья станица Привольная, где спустя 17 лет родился Горбачев, расположена на северо-западе от Кисловодска.)
По воспоминаниям пациентов этого элитарного санатория (к примеру, двух невозвращенцев — Аркадия Шевченко и Михаила Восленского), Андропов жил в уединенном коттедже (фактически навсегда закрепленной за ним казенной даче) и ни с кем не общался, если не считать регулярно приезжающих к нему из Москвы сотрудников организации, которую он возглавлял. Его пребывание в «Красных Камнях» было окутано тайной и вызывало острое любопытство у других отдыхающих, которое никак, однако, не могло быть удовлетворено, ибо его дача днем и ночью охранялась переодетыми агентами КГБ. Единственный, для кого Андропов делал исключение, был Горбачев — его машину со ставропольским номером охрана таинственной дачи пропускала беспрепятственно. Однажды небольшой кортеж автомобилей, включая один ставропольский, отправился в сторону станции Нагутской — это гостеприимный хозяин здешних мест устроил своему высокопоставленному земляку сентиментальное путешествие. Нам неизвестно, удалось ли тогда Андропову обрести, как сказал бы Марсель Пруст, «temps perdu» (утраченное время), или хотя бы испытать несколько приятных мгновений, связанных с детскими воспоминаниями.
Впрочем, судя по фотографиям из семейного архива Горбачевых, где Андропов беззаботно улыбается, он чувствовал себя неплохо. Вскоре укромная дача в «Красных Камнях» из лечебно-лирического места превращается в плацдарм, с которого Андропов начинает свой крестовый поход против коррупции, приведший его в конце концов к верховной власти в стране. И произошло это, скорее всего, по подсказке его молодого друга и земляка Михаила Горбачева.
Горбачеву в соревновании с соседним Краснодарским краем была заранее уготована роль побежденного — не только потому, что земля в Краснодарском крае тучнее, чем на Ставрополье, но прежде всего потому, что Медунов был старым приятелем Брежнева, а потому никому, кроме самого генсека, не подотчетен. Он мог фальсифицировать показатели своей деятельности, не опасаясь проверки. А Брежнев, как известно, старался своих друзей в обиду не давать и жалобы на них считал злыми наветами. Эта система покровительства, выручки, протекционизма и продвижения приятелей и являлась основным механизмом его власти. Для председателя КГБ Андропова это было очевидно. Свой пробный подкоп под Брежнева он начал через подставное лицо — Медунова. Именно на него у Андропова имелось компрометирующее досье, составленное, видимо, не без помощи Михаила Горбачева.