Я задержался последним.
– Ну как, – улыбаясь, спросил меня хозяин, – как вам понравился наш Темпл и жизнь, которую мы здесь ведем?
– Сэр, – отвечал я в порыве искреннего восхищения, – сэр, это прямо-таки Рай для Холостяков!
Ад для Девиц
Расположен он неподалеку от горы Вудолор в Новой Англии. Свернув на восток из местности, где вас окружали цветущие фермы и солнечные луга, кивающие душистыми травами начала июня, дорога ваша забирает вверх среди суровых холмов. Постепенно эти холмы все теснее обступают дорогу и образуют сумрачный проход, который получил название Мехи Безумной Девы, потому что между его скалистыми стенами непрестанно дует воздушный Гольфстрим, а также благодаря легенде, будто когда-то в этих местах стояла хижина какой-то помешанной.
По дну этого ущелья, бывшему руслу бурного потока, вьется узкая колесная дорога. Поднявшись по ней до ее высшей точки, останавливаешься, словно миновав ворота первого Дантова круга.[20] За крутизну стен, за их темный густо-серый цвет и за то, что здесь ущелье внезапно сужается, это место получило название Черный перевал. Дальше ущелье расширяется, и дорога постепенно спускается в огромную лиловую воронку, утонувшую среди лесисто-косматых гор. Воронку эту местные жители называют Чертовой Темницей. Со всех сторон слух улавливает шум воды. Наконец эти бурные ручьи сливаются в один мутный, кирпичного цвета поток, который, кипя, пробирается среди громадных камней. Поток этот, за его окраску, прозван Кровяною рекой. Достигнув темной пропасти, он резко сворачивает на запад и делает сумасшедший шестидесятифутовый скачок прямо в объятия чахлого леса из седовласых сосен, среди которых пробирается дальше, в невидимые отсюда низины.
По одну сторону дороги над самым водопадом, ясно видны венчающие каменный утес развалины старой лесопилки, построенной еще в те времена, когда вся эта местность изобиловала старыми соснами и лиственницами. Колоссальные, обросшие черным мхом, грубо обрубленные узловатые стволы, тут и там сваленные в кучи и давно брошенные и забытые, либо нависшие, как опасные козырьки, над мрачным краем водопада, придают этим грубым деревянным руинам сходство с каменоломней, однако напоминают и что-то феодальное – рейнское или Турмбергское – навеянное причудливой дикостью окружающего пейзажа.
В Чертовой Темнице, уже почти на дне ее, стоит большое оштукатуренное здание, выделяющееся, подобно гигантскому гробу повапленному, на угрюмом фоне горных елей и других непритязательных хвойных деревьев, террасами уходящих вверх на две тысячи футов.
Это здание – бумажная фабрика.
Когда я всерьез занялся торговлей семенами (проще сказать – когда мое имя стало так широко известно, что семена мои стали попадать во все восточные и северные штаты и даже в жирную почву Миссури и обеих Каролин), моя потребность в бумаге так возросла, что стоимость ее стала важной статьей моего бюджета. Стоит ли говорить, сколько бумаги у торговца семенами уходит на конверты. Изготовляются они обычно из желтоватой бумаги, загнутой с четырех углов; будучи наполнен, конверт получается почти плоский, а когда наклеена марка и надписано название растения, весьма похож на деловое письмо, приготовленное к отправке по почте. Эти небольшие конверты я употреблял в невероятных количествах – несколько сотен тысяч в год. Бумагу я одно время покупал оптом в одном из соседних городов. Теперь же, из соображений экономии, а отчасти из желания посмотреть новые места, я решил перебраться через горы (это миль шестьдесят) и в дальнейшем заказывать бумагу на фабрике в Чертовой Темнице.
Санный путь в конце января был отличный и обещал еще продержаться, поэтому я, несмотря на лютый холод, пустился в путь сереньким февральским утром в санях, заваленных буйволовыми и волчьими шкурами, и, проведя ночь в дороге, на следующий день к полудню уже завидел гору Вудолор. Далекая вершина ее дымилась от мороза, белый пар поднимался, как из трубы, с ее макушки, поросшей белым от снега лесом. Все вокруг было схвачено морозом и казалось одной сплошной окаменелостью. Стальные полозья моих саней скрипели и хрустели по сахарному снегу, как по битому стеклу. Леса, местами подходившие к самой дороге, тоже ощущали это леденящее воздействие, их затаенная сердцевина, пронизанная холодом, тоскливо стонала – не только в размахивающих ветвях, но и в стволах, когда неистовые порывы ветра безжалостно их хлестали. Огромные жесткие клены, ломкие от мороза, раскалывались пополам, как трубочные чубуки, и устилали бесчувственную землю.