— Эгле. — Она взглянула исподлобья. — А если ты будешь меня обижать, я позову маму.
— Так ты здесь с матерью? А где она?
Эгле кивнула на дверь в конце галереи. Похоже, мама просто забыла о своей девочке. И о том, что мир полон упрямых псов и недобрых мальчишек.
— А ты кто? Я в Ливнах всех знаю, и в Резне тоже, и даже здесь, в Ургале, а тебя не видела никогда.
— Князь.
— Что-о?! — протянула Эгле недоверчиво. — Не рассказывай сказки! Думаешь, если я младше, так меня можно дурачить? Мальчики не бывают князьями. Твой отец — да, наверное, но не ты.
— У меня нет отца.
Эгле не нашлась, что ответить. А мальчишка встал, повернулся к кустам сирени и присвистнул. Эгле замерла от восторга, когда давешний пес в два прыжка перемахнул клумбу.
— Твой?
— Нет. Живет при стайнях.
— А ты?
— Я? — он удивился. — Что — я? Я дома живу. С опекуном.
— Он тебя бьет?
— Он меня ни разу пальцем не тронул, — скзаал мальчишка удивленно. — Хотя говорит, что стоило бы.
— А зовут тебя как?
— Стах.
Пес разлегся под скамьей, у самых ног Эгле, так что, если бы она встала, неприменно наступила бы ему на хвост. Стах, переминаясь с ноги на ногу, стоял у колонны, и было совершенно не понятно, отчего он не уходит. Эгле тряхнула локонами. Странное ощущение власти над этим мальчиком было неожиданным и острым.
— Хочу розу, — сказала она.
— Чего-чего?
— Розу. Вон ту, с клумбы.
— Пойди и сорви. Можно.
— Еще чего! — она фыркнула, забавно оттопыривая губку. — Я девочка.
— Что-то незаметно, — со вздохом признался Стах и с неохотой оторвался от колонны.
Он принес и положил ей на колени багряно-черную с алым окаймлением розу на длинном шипастом стебле.
— Осторожней, растение. Не исколи руки.
— Смотри, кто-то идет.
Дверь растворилась, и в глубине покоев показалась быстро идущая к выходу женщина; следом за ней шел высокий мужчина в белом упланде.
— Поглядите, пан Вежис, — позвала женщина своего спутника, понимая, что дети слышат их.
— Ну что же, пани, — Вежис усмехнулся в усы. — Князь растет. Рыцарь… Поди сюда, мальчик.
Стах оглянулся на Эгле. Она сидела раздавленная, напуганная ожиданием скандала.
— Не бойся, — сказал он серьезно и тихо. — Я не дам им тебя обижать.
Спустя несколько минут, после положенных церемоний знакомства, обещаний видеться, приезжать почаще и не забывать взрослые выставили их вон.
— Боюсь, ему скучно с нею, — с беспокойством сказала женщина, глядя на две фигурки, неторопливо шагающие в переплетении теней и света по аллее. Хорошо ли мы сделали, пан Вежис?
— Когда он достигнет полнолетия, ей будет только четырнадцать. Но потом, пани Бируте, ему стукнет двадцать пять, а ей — восемнадцать. В самый раз.
— Да.
— Вы же не хотите, чтобы молодой князь женился на старухе. И потом, то, что ей предстоит пережить… лучше, когда такое случается с молодыми.
— Лучше, когда такое вообще не случается. Вы мужчина, пан Вежис. Вы не представляете, что это такое — потерять ребенка.
— Пани Бируте. — Вежис помолчал, дожидаясь, пока дети скроются за поворотом аллеи. — Нужно бы сказать им. Хотя бы Стаху. Девочка мала и едва ли поймет что-либо… но Сташек должен знать.
Она чуть наклонила голову.
— Хорошо. Скажите. И еще, пан Вежис. Не настаивайте на его поездках в Ливны.
— Как скажете, пани.
Она улыбнулась и подала ему руку, позволяя проводить себя до кареты.
***
Самое страшное, что с ней могло случиться — случилось. Она заснула. В лесу. Прямо посреди круглой, как пятак, поляны, желтой от «курьих лапок», с черными суровыми елями по краям. Вот так выломилась из чащобы, мокрая и злая, остервенело отмахиваясь от комариной стаи и потирая зудящие от царапин и крапивных волдырей лодыжки и локти — и оказалась посреди тишины и солнца, по колено в густой и мягкой траве.
Сначала Варвара просто сидела в этой траве, бездумно гладя прохладные стебли. Они скользили меж пальцев, как водяные струи. Из сумрака пахло ландышами, и от этой ледяной горечи немели ладони и ныл висок. Память милосердно затирала подробности недавнего скандала.
То есть, когда все случилось, она не испугалась ни капельки. Было не то чтобы страшно — противно. Эти тетки орали на нее так, как если бы она собственноручно застрелила по меньшей мере десяток инспектрисс. И Ростик смотрел укоряюще: вот, мол, я тебе доверял, а ты так меня подставила, Стрельникова. Ему даже в голову не пришло усомниться в том, что она вообще виновата. Этот тип, который притащился во главе делегации, сказал ему два слова на ухо — и у Ростика сразу сделалось такое лицо… будто на жабу наступил. А еще клялся, что никакая чиновная мразь ее и тронуть не посмеет, только через мой труп, говорил… трус.