Храмов наконец поднимает голову. Взгляд его дик. Говорит медленно. Начинающие думали — подбирает каждое слово. Один даже порывался достать блокнот и записывать. У него рука то двигалась к нагрудному карману, то опускалась. В это время с кадыком загнул особую мысль. Так, что Храмов рот открыл. Стая переводила глаза с одного за другого, следила. Живые боги обмениваются мнениями. Грязными цинковыми белилами небо за окном.
Анастасия подводит Славу к отцу своему:
— Познакомьтесь. Вячеслав, это мой папа.
— Гож! — кидает вперед руку зубр.
— Вячеслав Щербаков.
Отец Анастасии начинает ходить, вразвалку, приседая, вокруг, и заглядывает Щербакову в лицо:
— Гожжжж! Я Гожжжж! На кого-то я похож! Славен я и знаменит. Гожжжж. Дамский сердцеед-бандит, Гожжжж!
Раскраснелся, рот прямоугольником. Глаза вопрошают. Щербаков делает топтательное движение на месте, качаясь — копирует Гожа. Но больше похож на пингвина. Ложная неуклюжесть. С улыбкой говорит:
— Гожжж!
И все смеются.
— Смотрите, слушайте все! — появляется человек, поднявший листок над собой. Этот листок по виду — листовка, какие раздают. Человек с мороза, красный. У человека политические глаза. Все обращают внимание. Человек в центре. Ему нравится. Он пальцем указывает в центр страницы:
— Тут сказано! — сглатывает слюну, — Что Благо потому вчера не выступил, что ему не дали!
Раздаются голоса:
— Как?
— Вот! Это случилось!
— Да, теперь все жестко закрутится. Жестко.
— Слушайте дальше, — просит тишины морозный человек. Он знает весть. Такова:
— Он (Благо) ехал в Бздов, спешил в телецентр. Тут на дороге появляется лиса. Откуда? В лесу? Благо по тормозам! Машину закрутило. И на обочину в сугроб. А там столб.
И все начали говорить друг другу:
— Как? Лиса в лесу? Ну это смешно! Это явное покушение.
— Столб! Возле обочины! Где такое видано?
— Хорошо хоть тормоза сработали.
— А могли и не сработать.
— Да.
— Да.
Гож сказал Щербакову:
— Видите? Как дело остро оборачивается.
— Да, — ответил Слава значительно, — начинаются остроты.
— Политика, это так скучно… — Анастасия натурально зевнула. Она уже взяла бокал. Ножка, сверху воронка формой, как раньше инквизиторы горячее масло вливали. В бокале уже наполовину. И верхняя губа у Анастасии влажная.
Человек с кадыком, лысый, приблизился. Храмов остался со стайкой молодых.
— Снегур, — рекомендовал лысого Гож.
— Я издатель, Ефим Матвеевич, — сказал человек с кадыком. Он двинул руками вперед, словно тесна ему одежда. И манжеты рубахи больше вылезли из пиджака.
— Вячеслав Щербаков. Писатель, начинающий… — скромно отводя глаза, представился Слава. Но Гож похлопал его по спине:
— Ну, не будем скромничать, — и сказал Снегуру, кивая головой:
— Храмов дал добро.
Снегур отпил из одной рюмки. Снегур отпил из другой рюмки. Почмокал губами, глядя вниз. Прошипел непонятное и подался прочь. Щербаков заметил на подоконнике чей-то скворечник. Ничейный. Анастасия отвернулась к столу. Щербаков взял скворечник и одел на голову. Тронул Анастасию за плечо. Та повернулась. Замешательство, улыбка.
— Вы писатель?
— В некотором роде.
— Наверное, знаменитость?
— Знаменитость это не то, что вы думаете. Сначала это приятность, а потом уже обязанность.
— Не понаслышке знакомы? — понимающе.
— В некотором роде.
И Щербаков снял скворечник. Тут Анастасия толкнула его в грудь обеими руками. Глаза Анастасии налились темнотой и заблестели.
— Шутка была глупой! — крикнула она. Из носа у нее что-то вылетело.
— Это было жестоко! — Анастасия подступила к Щербакову впритык. Рядом оказался Гож, со сцепленными челюстями, желвачками играя. Щербаков спрятал одну руку в карман, там сжимая кулак. Ногти впились в ладонь.
— Это же был розыгрыш, — сказал он. Анастасия отошла на шаг и вытянула вперед палец:
— Ты выдавал себя за другого! Ты воспользовался доверием женщины!
— Замухрышка, — тихо сказал Гож и Щербаков принял это на свой счет. Спасти могло только вмешательство Храмова. Храмов снова общался со Снегуром. И молодые внимали. Снегур рассказывал, что собирается идти в политику.
— Есть люди, — говорил он, — которые мало имут. Это малоимущие. Многим таким я послал на Новый год по конфете. Сопроводив ее открыткой. Так меня будут помнить и уважать. И потом, когда я буду баллотироваться в депутаты, это аукнется.
— Откликнется, — поправил Храмов. Снегур немного помолчал. Потом каменно: