Родное Запорожье. Тут — всё просто. От вокзала двумя трамваями — я на ДД. Тут живут мои бабушка по матери и дед. От мамы, пока, толку мало, к ней потом заеду. ДД — это микрорайон, большой одноэтажный жилой массив. Он зелёный — везде цветут деревья, летают пчёлы. Летом. А сейчас — декабрь. Раньше, до октябрьского переворота, тут были сплошные сады. Потом стали давать участки земли под строительство. Селились тут строители Днепрогэса, как мой прадед по матери, затем рабочие заводов. В Запорожье, в этом, 1987 году, было около ста заводов. Мой город — промышленный центр. Так говорят.
Вот и бабушка с дедом. Бабушка умерла в 95 лет. Сколько же ей сейчас? 1988–1925=63. Ещё жива моя прабабка, но через год умрёт. Тут ничего не сделать: 1895-й год рождения. А пока бегает по двору, снег чистит. Прадед жил под Полтавой, Советская власть решила семью раскулачить. Но прадеда в селе уважали — один из комбедовцев пришёл и предупредил: «Иван Маркович, хоть вы все натуральные налоги сдали, сегодня Комбед принял решение: вас раскулачить. Тикайте этой ночью. Завтра утром вас и Петра Макуху ушлют на Соловки. Это — смерть. Тикайте, богом прошу!» Взял дед одну подводу, впряг лошадку, взял самое необходимое, мою бабушку, семи лет, и — в путь. Как баба Надя убивалась, как рыдала! Целый подвал картошки, четыре бочки сала! Прочего съестного! Всё хозяйство, большой дом с черепичной крышей! Но решение деда непреклонно. Прадед Иван заехал к другу: «Петро, трэба тикать. Нас завтра будут раскулачивать». А Макуха разводит руками: «Ну, куда я поеду, с семью деточками? Может, пронесёт?» Потом узнали — не пронесло, все сгинули на Соловках. А прадед Иван подался на строительство Днепрогэса. Дали справку, потом — участок на ДД. Достал стройматериалов, построился. Обычная глинобитка.
На соседнем участке стоит другая глинобитка: моей бабушки Лиды. В сорок седьмом прадед Ваня отделил четыре сотки от общих десяти, разрешил строиться. Бабушка Лида вышла замуж за дедушку Колю.
В 1954-м деда Ваню сбила машина. По рассказу прабабки, дело было так: у водителя грузовика отказали тормоза, и был выбор: наехать на моего прадеда или на какую-то женщину. Водила решил, что женщина ценнее. Мне сегодняшнему, с огромным водительским опытом, эта сказочка непонятна насквозь. С какой это скоростью мчался по брусчатке грузовик образца 1954-го года? Куда делась коробка передач? Можно, ведь, воткнуть вторую или, даже, первую… Что случилось с бибикалкой? Но эту байку слушал суд советский и гуманный, и моя прабабка, без водительского опыта. Её выбор был таким: «Мои дети уже сироты, зачем делать сиротами и его детей? Не надо его судить». Вот так. Пожалела она водилу. Прадеда не стало.
Баба Лида — колоритный персонаж. Маленькая, метр пятьдесят пять, шустрая. Никак не божий одуванчик. В три года она пасла гусей, в семь — корову, приносила два ведра воды из колодца. А колодец в километре. Тогда все так жили. В 1941-м пришли немцы. Устроилась на завод, чтоб была бронь. Но в конце 1942 всё равно загребли в Германию. Мой прадед, её отец, Иван, тогда бабке сказал: «Не умничай, говори, что умеешь работать в сельском хозяйстве. Там, хоть, с голоду не помрёшь». Может, он был прав, может — нет. Еда была: баланда из брюквы (не знаю что это такое, как рассказывала бабушка, что-то среднее между буряком и репой). Одежду на зиму особо не давали, барак-сарай, где жили рабыни, не отапливался. Рвать сорняки приходилось руками. Надсмоторщик-поляк изгалялся над русскими, как мог. Короче, не сильно хорошо жилось рабыне в сельском хозяйстве Третьего Рейха. В 1944 поехала бабушка в райцентр, в мэрию, что ли. Перевелась на другую работу. Ей предложили на выбор несколько вакансий. До конца войны она помогала по дому, а дом был большой, жене какого-то офицера.
1945-й. Советская Армия освободила заключённых из лагерей. Мой настоящий дед, по фамилии Романов, попал в плен в 41, так в лагере и просидел всю войну. Где-то они с бабушкой Лидой пересеклись. Потом была полулюбовь-полуизнасилование. «Если я тебя сейчас не трону, ты другого найдёшь, а так — меня дождёшься!», — мудро рассуждал двадцатиоднолетний знаток жизни. Военнопленные при Сталине не котировались. То ли за плен, то ли за длинный язык, но десятку деду дали. И уехал он в Сибирь. Тем не менее, на свет появилась моя мама — Зина.