— И как только вы с ней выйдете за стены, Таллис с Шандором вцепятся друг другу в глотки. Если победит Тал, мы лишимся лучшего мастера на пустоши, в случае же победы Шандора тебе, возможно, некуда будет возвращаться. Кстати, напрасно ты пускаешь его к себе в постель.
— Почему? Он меня забавляет. А если вдруг выяснится, что он сумел избавиться от своего недостатка…
— Скорее всего, от него родится хилый ребёнок, и репродуктивный цикл будет потрачен зря. Шан — низший, рождённый в лесу, этого не исправить никакими амулетами.
— Хм… Возможно, ты прав. Но на турнир я бы предпочла взять Дэлию. У неё больше шансов на победу.
— Дэлия ждёт ребёнка. Рисковать сейчас её здоровьем и жизнью недопустимо. А вот Таллису совсем не повредит смена обстановки. Пусть докажет, что годен на что-нибудь, кроме как жрать и спать с моей дочерью. Джулекка слишком хороша для него: нынче дарители рождаются редко. Ей тоже нужен чистый партнёр.
— Джу ведь, если я не ошибаюсь, рождена Дэлией?
— Да.
— Мне порой кажется, что ты свою Дэлию всегда любил больше, чем меня.
— Ах, Ровена, зачем ты меня мучаешь? — горько проговорил Виелин. — Ты ведь знаешь сама, что стала последней радостью моего сердца. Я и теперь тебя люблю. А Дэлия… Она даёт мне ровно то, чего от тебя я и в лучшие времена ждать не смел: доверие и преданность.
— Ну что ты, не надо так расстраиваться, — тут же ласково сказала Ровена, притягивая его к себе. — Иди сюда, приляг со мной рядом.
— Не надо бы нам так делать, — ответил он, но подчинился её рукам.
— Ты плохо выглядишь в последнее время. У тебя ничего не болит?
— Болит? Нет, — шепнул Виелин, опуская ей голову на плечо. — Болит то, что хочет жить. Я же просто теряю силу. Моё время на исходе.
— Ты всегда так говоришь, когда хочешь принудить меня к решениям, которые мне не по нраву. А сам ещё всех нас переживёшь.
— Нет, Ровена, нет. Я знаю, что мне уже не увидеть парусов лынелей в порту. Я не могу больше приказывать тебе, но смиренно прошу: хотя бы выслушай меня. Пожалуй, я надоедаю тебе советами в последний раз. Избавься от Шандора, он опасен. Но сделать это надо так, чтобы он не достался другим. Что касается Таллиса, он отличный страж. Его следует использовать по назначению, пусть сражается. А в доме нужен мужчина чистой крови. Когда-то я выбрал тебя не за красивую задницу, и даже не за то, что ты этла. Мне показалось, у тебя есть кое-что в голове. Надеюсь, я в тебе не ошибся, и ты поступишь, как надо. Это всё. Дальше думай сама.
И, поднявшись, Виелин тяжело зашагал прочь. Впервые за долгое время он не обернулся, чтобы поклониться в дверях.
Нарья
Пять седмиц промелькнули незаметно. Сушь превратила улицы в раскалённые жаровни, вся жизнь переместилась в дом.
После неприятной встречи в саду ракша держалась с Таллисом подчёркнуто холодно, хоть и требовала, чтобы он проводил ночи в её покоях. На Джулекку же она и вовсе не обращала внимания.
Таллис по-прежнему заглядывал к Джу по вечерам, но теперь они были осторожны: ближе к полуночи Джу неизменно выпроваживала его, не позволяя расслабляться и засыпать. Виелин больше не появлялся вестником утра у них на пороге.
Он вообще теперь редко где-либо появлялся. Все дни напролёт Виелин проводил в саду, а заботы по поддержанию дома в порядке свалились на плечи его ученицы. Сперва Джу на него сердилась за это, потом привыкла, и под конец ей даже стало казаться, что в одиночку она справляется с нехитрым хозяйством дома намного проще и быстрее. Если Виелина внезапно посещало желание ей помочь, он умудрялся вокруг любого пустяка создать такой ворох бесполезной суеты, что Джу невольно приходила в ярость.
Дождавшись, когда старик, наконец, уберется обратно в свой сад, она всякий раз вздыхала с облегчением, но вместе с тем чувствовала на душе и какую-то смутную неловкость. Всё же именно после её лечения в Колодце силы Виелин заметно сдал. Он похудел, осунулся, сделался вял, рассеян и забывчив, и, заглянув среди дня к нему с каком-нибудь важным вопросом, Джу нередко заставала его спящим в траве.
Сад между тем изменился, стал прозрачнее и суше. Три старые красивые муррайи засохли, их остовы густо заплело цветущим вьюнком. Тамариксы и ракитник, наоборот, сильно разрослись. Их заросли радовали глаз, но почти не давали тени. Зато ручей спрятался за высокой стеной тростника, а над ракшиным камнем раскинула тонкие серебристые листочки дикая маслина. В траве по ночам громко стрекотали сверчки.
Как-то поздним вечером Джу с Таллисом сидели на краю жилого поверха, свесив ноги в сад. Давно было пора попрощаться, но они всё оттягивали момент расставания и просто, обнявшись, слушали сверчков. Наконец, Таллис зевнул и грустно сказал: