Втроем сидели наверху, в моей спальне. Настроение было расслабленное.
Я зевнул.
— О Хадсоне?
— О ком же еще? И не смей спать, пока не расскажешь.
— Ладно… Искал его или кого-то другого еще до того, как встретились.
— Почему?
— Из-за вина. Украденного у Дональда из подвала. Тот, кто его украл, знал, что оно там, и что надо спуститься по лестнице на несколько ступенек, открыть неприметную дверку… Вино обычно пакуется в ящики дюжинами. Было украдено больше двух тысяч бутылок. Без тары с ними очень много мороки. Это заняло бы столько времени! А время для грабителей — штука важная. К тому же — особое вино. Дональд говорил, это целое состояние. Короче, оно требовало умелого обращения, и продать его нужно было уметь. Поскольку бизнес Дональда — вино, и причиной поездки в Австралию тоже было вино, я сразу стал искать того, кто знал Дональда. Знал, что он купил картину Маннингса, что разбирался в хороших винах. Вот тут и появился Хадсон Тейлор. Подходил как нельзя лучше…
— Приятный, дружелюбный, — кивнула Сара.
— И богатый, — добавил Джик.
— Деньгоголик, — сказал я, стаскивая покрывало с кровати, вожделенно глядя на белые простыни.
— Кто?
— Деньгоголик. Только что придумал слово. Человек, имеющий непреодолимую тягу к деньгам.
— Таких на свете пруд пруди, — засмеялся Джик.
— На свете полно пьяниц. У алкоголиков — навязчивая идея. У деньгоголиков — тоже. Им всегда не хватает. И не может хватить. Сколько бы ни было — хотят еще. Деньгоголики сделают все, чтобы получить побольше. Воруют детей, убивают, подделывают счета, грабят банки…
Уселся на постель с ногами. Чувствовал себя погано. Бесчисленные мои ссадины болели. У Джика, как я понимал, было то же самое.
— Давай дальше про Хадсона, — сказала Сара.
— У Хадсона организаторские способности… Это были международные операции. Тут надо потрудиться. Знать технологию.
Джик дернул за колечко и, протягивая банку с пивом, морщился от боли.
— Сумел убедить, что ошибался на его счет, — сказал я, потягивая пиво через треугольное отверстие. — Был очень осторожен. Притворился — ему нужно выяснить название галереи, в которой Дональд купил свою картину. Не думал, конечно, что представляю для него опасность, считал всего лишь кузеном Дональда… Но только до тех пор, пока не поговорил с Вексфордом — там, на бегах.
— Помню, — кивнула Сара. — Когда ты сказал, что из-за этого все пошло насмарку.
— Да… Тогда подумал: он сказал Вексфорду, что я — кузен Дональда, и только. Но, конечно, Вексфорд тоже сообщил ему — дескать, видел Гриина в Сассексе на развалинах дома Мейзи, потом оказался в галерее, рассматривал подлинник картины, которая у Мейзи сгорела…
— Боже милостивый, — сказал Джик. — Ничего удивительного, что пришлось смываться в Алис-Спрингс.
— Тогда еще не думал, что тот, кого мы ищем, — Хадсон. Искал жестокого человека, который действует через своих подчиненных. Хадсон не выглядел жестоким. — Помолчал. — Он только однажды выдал себя, когда проигрывал на скачках. Сильно сжал бинокль — побелели костяшки пальцев. Но нельзя называть профессиональным грабителем того, кто выходит из себя при проигрыше.
Джик ухмыльнулся:
— Я бы его не так назвал.
— Да уж ты бы назвал, не постеснялся… — сказала Сара.
— Думал об этом в больнице, в Алис-Спрингсе… С момента, когда купили картину Ренбо, и до того, как нырнул с галереи, прошло слишком мало времени…
— Слушай, — сказала Сара, — а ведь я тоже удивилась тогда на стадионе… Подошел к рам. Подумала: раз мы могли увидеть его с трибун, то и он мог где-то увидеть тебя с нами.
— К тому времени до них дошло, — вмешался Джик, — что надо было заткнуть тебе глотку. У них был для этого шанс, они его прохлопали… Я бы с удовольствием посмотрел, что там у них творилось, когда узнали — обчистили галерею. — Он опрокинул банку, допивая последние капли пива.
— На следующее утро, — сказал я, — в «Хилтон» кто-то принес письмо от Хадсона. Откуда он узнал, что мы там?
Они удивились.
— От Гриина, должно быть, — предположил Джик. — Мы никому не говорили. Были очень осторожны.
— И я был осторожен. В этом письме он приглашал посетить его виноградники. Так вот… если бы у меня не было сомнений на его счет, мог бы и поехать. Был другом Дональда, а виноградники — наверное, интересно.
— О, Господи!
— Ночью, во время бегов, когда мы были в мотеле недалеко от Боксхилла, позвонил в английскую полицию. Поговорил с человеком, который занимался делом Дональда. Попросил задать ему несколько вопросов… Сегодня утром получил ответы.
— Утро кажется таким далеким, будто прошло несколько световых лет, — сказала Сара.
— Мм…
— Какие ответы и какие вопросы?
— Вопросы были такие: рассказал ли Дональд о вине в подвале Хадсону? Говорил ли о том же Вексфорду? Не Хадсон ли посоветовал Дональду и Регине сходить на Маннингса в Художественный центр? Ответы такие: «Да, конечно», «Нет, зачем бы я стал это делать!», «Да».
Они помолчали, подумали.
— Ну и что? — спросила Сара.
— А вот что — мельбурнская полиция сочла: этого совершенно недостаточно. Они бы поверили в виновность Хадсона, если бы убедились — связь между ним и галереей действительно существует.
Потому поддразнили его картинами и барахлом, которое мы утащили… А он за всем этим и явился.
— А как? Как поддразнили?
— Устроили очень просто: Вексфорд услышал обрывки ложного рапорта о странных вещах, оставленных в камерах хранения некоторых гостиниц, в том числе — о картинах в «Хилтоне». Когда мы прилетели, они дали ему возможность воспользоваться телефоном.
Считал, что никто не слышит. Позвонил Хадсону, знал, где его найти, — и рассказал. Тот сам написал письмо от моего имени в «Хилтон», примчался, чтобы уничтожить улики.
— Совсем рехнулся, да?
— Идиот он, конечно. Но ведь считал, что я мертв… Никак не думал, что его кто-то может подозревать. Ему бы сообразить — звонок Вексфорда к нему могла подслушать полиция… Но Вексфорд был уверен, что звонит из обычной телефонной будки.
— Подло, — сказала Сара.
— Чтобы поймать подлеца, будешь подлым.
— Никогда бы не поверила, что Хадсон может так озвереть. Он был такой… страшный. — Сара вздрогнула. — Невозможно представить, под внешним дружелюбием скрывается чудовищная ярость…
…Наутро мы прощались в аэропорту.
— Как странно говорить «до свидания», — сказала Сара.
— Буду приезжать, — сказал я.
Они покивали.
— Ты пошел бы на это еще раз? — спросил Джик.
— Думаю, да.
Наклонился и поцеловал Сару, жену моего старого друга.
— Эй, — сказал он. — Найди себе свою такую.
17
Мейзи увидела меня первой. Налетела, как большая красная птица с распростертыми крыльями. Это было в понедельник, на Уолвергемптонских скачках.
— Здравствуйте, голубчик, так рада, что вы вернулись. Как добрались? Оттуда так долго добираться, правда? Да еще эти самолеты вечно опаздывают, да? — Она погладила меня по руке, внимательно вглядываясь в мое лицо, сказала — А вы не очень хорошо выглядите. Не обижайтесь только, и вы что-то совсем не загорели, хотя, правда, вас ведь не было, по-моему, всего две недели. Ничего удивительного… Ой, какие кошмарные раны на руке! Вы сейчас шли так осторожно…
Замолчала, наблюдая, как жокеи, один за другим, проезжали мимо нас.
Рассказал ей об организации Хадсона, о галерее в Мельбурне, о списке покупателей, которых предполагалось ограбить.
— Я была в этом списке?
— Да, были.
— И вы отдали его полиции?
— Да не волнуйтесь так, Мейзи. Ваше имя уже было вычеркнуто. Я только замазал его получше.
Улыбнулась мне.
— Да, глупым вас никак не назовешь, а?
Не был в этом уверен.
— Боюсь, вы потеряли свои девять тысяч компенсации.