Рамаяна

Как пава — в павлине, во мне бы искала утехи,
Любовью пылая, прекрасная дева Видехи.

Усыпаны ветви горящими, как самоцветы,
Соцветьями, но не сулят, мне плодов пустоцветы!

Без пользы они опадут, и осыплются пчелы
С деревьев, что будут зимою бесплодны и голы.

Мой Лакшмана, в благоухающих кущах блаженно
Пернатых певцов переливы звучат и колена.

Пчела шестиногая, как бы пронзенная страстью,
Прильнула к цветку и, дрожа, упивается сластью.

Цветет беспечально ашока, но дивное свойство
Священного древа меня повергает в расстройство.

Цветущие манго подобны мужам, поглощенным
Любовной игрой, благовонной смолой умащенным.

Стекаются слуги Куберы в лесные долины,—
Кимнары с людским естеством, с головой лошадиной.

И лилии налина благоуханные блещут
На озере Пампа, где волны прозрачные плещут.

Везде в изобилии гуси и утки рябые,
И влагу кристальную лилии пьют голубые.

Над светлыми водами лотосы дышат покоем.
На глади озерной, как солнце, блистающим слоем
Тычинки слежались, пчелиным стрясенные роем.

К волшебному озеру Пампа слоновьи, оленьи
Стада устремляются, жажде ища утоленья.

Приют чакравак златоперых, оно, посредине
Лесами поросшего края, блестит в котловине.

Подернута рябью от ветра внезапных усилий,
Колышет вода белоснежные чашечки лилий.

Но тягостна жизнь без моей дивноокой царевны!
Глаза у нее словно лотосы, голос напевный.

И горе тому, кто терзается думой всечасной
Об этой безмерно прекрасной и столь сладкогласной!

О Лакшмана, свыкнуться с мукой любовной нетрудно,
Когда б не весна, не деревья, расцветшие чудно.

Теперь досаждает мне блеском своим неуместным
Все то, что от близости Ситы казалось прелестным.

Сомкнувшийся лотос на яблоко девы глазное
Походит округлостью нежной и голубизною.

Порывистым ветром тычинки душистые сбиты.
Я запахом их опьянен, как дыханием Ситы!

Взгляни, порожденный Сумитрой, царицею нашей,
Какие деревья стоят над озерною чашей!

Вокруг обвиваются полные неги лианы,
Как девы прекрасные, жаждой любви обуянны.

Мой Лакшмана, что за веселье, какая услада,
Какое блаженство для сердца, приманка для взгляда!

Роскошные эти цветы, уступая желанью
Вползающих пчел, награждают их сладостной данью.

Застелены горные склоны цветочным покровом,
Где царственно-желтый узор переплелся с пунцовым.

Красуясь, как ложе, укрытое радужной тканью,
Обязана этим земля лепестков опаданью.

Поскольку зима на исходе, цветут, соревнуясь,
Деревья лесные, природе своей повинуясь.

В цветущих вершинах гуденье пчелиного роя
Звучит, словно вызов соперников, жаждущих боя.

Не надобны мне ни Айодхья, ни Индры столица!
С моей дивноглазой желал бы я здесь поселиться.

Часы проводя без помехи в любовных забавах,
Царевну Видехи ласкать в усладительных травах.

Лесные, обильно цветущие ветви нависли,
Мой ум помрачая, в разброд приводя мои мысли.

На озере Пампа гнездятся казарки и цапли.
Па лотосах свежих искрятся прозрачные капли.

О чадо Сумитры! Огромное стадо оленье
Пасется у озера Паыпа, где слышится пенье
Ликующих птиц. Полюбуйся на их оперенье!

Но, Лакшмана, я с луноликой подругой в разлуке!
Лишь масла в огонь подливают волшебные звуки.

Мне смуглую деву с глазами испуганной лани
Напомнили самки оленьи на светлой поляне.

Царицу премудрую смею ли ввергнуть в печаль я?
Ведь спросит меня о невестке своей Каушалья!

Не в силах я, Лакшмана, вынести Ситы утрату.
Одни возвращайся к достойному Бхарате, брату».

Расплакался горько царезич, исполненный блеска,
Но Лакшмана Раме промолвил разумно и веско:

«Опомнись, прекрасный! Блажен, кто собою владеет.
У сильного духом рассудок вовек но скудеет.

О Рама! Не знают ни в чем храбрецы преткновенья,
Мы Джапаки дочь обретем — лишь достало бы рвенья!

Прославленный духа величьем и твердостью воли,
Не бейся в тенетах любви, отрешись и от боли!»

Одумался Рама, и Лакшмана вскоре заметил,
Что полон отваги царевич и разумом светел.