Сугрива, надев плетеницу, испустил оглушительный рев, сотрясающий небеса. Столь дерзновенный вызов на поединок разгневал могучего Валина. Уверенный в своем превосходстве, он вышел бы победителем из этого сражения. Но Рама, сделав засаду в чаще, достал из колчана стрелу, которой он пробивал кряду семь деревьев шала. Эту стрелу, оттянув тетиву до уха, послал он в сердце Валина. Царь обезьян рухнул наземь. Потомки Рагху медленно и уважительно приблизились к нему.
«О сын Дашаратхи,— проговорил умирающий Валин. — Я верил в твою добродетель и справедливость, а ты убил меня из засады!»
Но царевич Кошалы ответил Валипу: «О безрассудная обезьяна! Как слепой, ведомый слепым поводырем, ты сбит с толку своими беспечными и глупыми советниками. Земля эта принадлежит роду Икшваку, и правит ею благородный Бхарата. Зачем, не спросясь у него, беззаконно изгнал ты Сугриву из Кишкипдхи? Зачем отнял у брата престол и прелюбодействовал с его супругой Румой? Не упрекай меня, Валин, в том, что я убил тебя из засады. В нашем мире охота дозволена даже царственным отшельникам, твердо исполняющим свой долг. Ты — зверь, а я человек, охотник. Потому я и вправе выстрелить в тебя из засады».
Сугрива в столице своей восседал на престоле,
Меж тем как царевич, покорный родительской воле,
Сказал венценосцу: «Прощай, обезьяний властитель!
В пещере мы с Лакншаной, братом, отыщем обитель».
Пришлись по нутру им Прашраваны горные выси,
Где тигры водились, и львы, и проворные рыси,
Где щедрый приют обезьянам различной породы
Давали зеленых ветвей многошумные своды.
Медведи и буйволы в чаще встречались прекрасной,
И стадо водил к водопою олень трубногласный.
Казалось, что соткана эта вершина из дивных,
Пронизанных солнцем насквозь облаков переливных.
Айодхьи царевичи были довольны сверх меры
При виде удобной, обширной, скалистой пещеры.
Сын Рагху воскликнул: «Такую обитель мы ищем!
Во время дождей нам пещера послужит жилищем.
Утес восхитительный, как бы венчающий гору,
То черным, то белым, то серым является взору.
Поверь мне, богатство великое залежей рудных,
Должно быть, веками накоплено в скалах безлюдных,
Есть рыба в реке и пернатые в зарослях чудных!
С хростами в глазках золотистых, зеленых и синих
На склонах лесистых самцов мы встречаем павлиньих.
У входа в пещеру — кадамбы и арджуны кущи,
Жасмина махрового и спндувары цветущей.
При этом бок о бок с пещерой, для жизни пригодной,
Блистает убранством из лотосов пруд превосходный.
И камень — гляди! — без единой морщины иль складки
У самого входа покоится, черный и гладкий,
Как маслом омытой сурьмы необъятная груда.
Постичь невозможно, откуда взялось это чудо?
И царственный гребень вершины, в ее многолесье —
Как туча, недвижно блистающая в поднебесье.
А с юга Прашравана, дымкой подернута мглистой,
Особенно схожа с Кайласой-горой серебристой.
Таящая клады, гора осиянная эта
Снаружи как будго кольчугой булатной одета.
А реку сравнил бы я с Ганга волною прозрачной,
Сбегающей долу с Трикуты, горы златозрачной!
В деревьях цветущих два берега — правый и левый —
Река, отражая, глядит обольстительной девой.
На ней из жасмина венок, из кадамбы подвески;
Ее одеянье струится в немыслимом блеске.
Пернатые стаи и разноголосица птичья
Проточной воде придают красоты и величья.
На глади зеркальной, пером переливным сверкая,
Резвится вовсю миловидная дичь водяная.
Летят белокрылые стерхи и лебеди к чудным,
Намытым журчащей рекой островкам изумрудным.
Кто щедрой рукою раскинул по водной равнине
Три дивных ковра: белоснежный, пунцовый и синий?
Ближайший — из лотосов белых, другой — из пурпурных,
А третий — из пышноцветущих, как небо, лазурных.
Ныряют казарки, по берегу бродят павлины,
Камышница свищет, и слышится крик журавлиный.
К чарующим водам, святого исполнены рвенья,
Отшельники мудрые ходят свершать омовенья.
Любуясь деревьями арджуны или сандала,
Подумаешь: воля разумная их насаждала;