Итак, оставшись караулить эту парочку, Брунсберри позвонил в сервис, чтобы заказать номер для «кузины», как я и велел ему. Там сработал автоответчик и попросил подождать, заиграла музыка — все как обычно в гостиничном сервисе. Брунсберри не большой поклонник музыки, он перезвонил еще раз, та же мелодия. И тут его осенило. Он сказал этим прохвостам, что спустится в сервис сам, незаметно нажал в телефоне кнопку на запись — ну, как мы обычно записываем послание на автоответчик, дескать, нас нет дома, — и быстренько ушел из номера. Брунсберри тот еще тип, но подслушивать под дверью — непристойно даже для него. Конечно, полный риск — неизвестно, вдруг кто-нибудь случайно позвонит и отключит запись или эта парочка поведет себя более осмотрительно. Но, как бы там ни было, хитрость удалась.
Следовало бы похвалить Брунсберри за находчивость, но я был слишком зол на него и велел рассказать все, что он знает про финку. Во-первых, удивительно, чтобы кто-то по доброй воле мог выбрать такую картину, а во-вторых — где настоящая кузина? Что с ней? Она ведь прилетела наверняка, кто ее встретил? Понятно, тут мы с Брунсберри могли только гадать, зато о картине он мне поведал довольно занятную историю про старого маркиза, некогда владевшего замком Жолимон и опекавшего бабушку финки. В память о бабушке и об этом человеке моей кузине захотелось иметь именно этих «коровок», потому что, по рассказам бабушки, маркиз исключительно дорожил ими, однако вовсе не за художественную ценность, а за тайник, который был с обратной стороны картины. Но ни Линна, ни ее бабушка не знали, что в тайнике. Вероятно, что-то ценное, но не с меркантильной точки зрения, а только для семьи маркиза, потому что он хотел передать это своему сыну, который так и не вернулся с войны.
— А мы с Никсом решили, что там снимки, — сказала я. — Компрометирующие твоего деда. И тебе не нужно бы их видеть.
— Дональда Уоллера скомпрометировать невозможно!
— Все возможно, Майкл. Его первая жена засняла тот момент, который предшествовал рождению матери Линны. Довольно интимный, я бы сказала, момент.
— Любопытно, — хмыкнул Майкл. — Но, честно говоря, и того, что я обнаружил в тайнике, мне бы тоже не хотелось видеть.
— Ну так что там?!
— Знаешь, если бы Брунар и его девчонка действительно бы шарахнули меня по башке этими «коровками», я бы сейчас вряд ли беседовал с тобой. И ты бы не пережила свой первый в жизни настоящий оргазм.
— Майкл!
— Ладно, ладно, все по порядку. Мы еще пару раз с Брунсберри прокрутили пленку и заинтересовались курьером, которого заговорщики так никуда и не отправили. Брунсберри торопил меня открыть тайник, дескать, парочка никуда из своего номера не денется, ведь картина, которая для них «провидение», здесь. Но я отослал его. Покажите «финке» Париж, Брунсберри, может быть, вам удастся что-нибудь выяснить про настоящую кузину, посоветовал ему я, уймите свое любопытство, картина принадлежит ей вместе с тайником. Он ушел, понятно, не поверив, что я не заберусь в тайник без него.
— Что там?! Я же видела эту фанерку на ржавых гвоздях!
— Почему же ты не заглянула под нее? А? — Майкл выгнул бровь и подлил нам вина. — Какое симпатичное шардонне. Но, по-моему, следует позвонить в ресторан, чтобы нам привезли чего-нибудь покрепче.
— У меня есть коньяк!
— Налей себе. Речь пойдет о мессире Ониксе.
— Ну хватит шутить, Майкл. Я серьезно.
— Так и я — более чем. Я-то уже вчера пережил это потрясение, а себе ты все-таки налей коньячку.
Глава 25,
в которой речь действительно о мессире Ониксе
— Брунсберри ушел. Я хлебнул виски и безо всяких усилий голыми руками оторвал эту фанерку. Там оказалось что-то в кожаном футляре точно по размеру рамы, а сверху — белый конвертик, прямо с краю, как будто его только что подпихнули внутрь. Уголок почти выглядывал из-под фанерки. Адрес — контора «Гранд Жюст», мэтру Ванвэ лично.
— Однако!
— Говорю же, налей себе коньяку. Дальше пойдет еще круче! Конверт не заклеен. Я открываю. Разворачиваю листок. Читаю: «Я, такая-то, в здравом уме и трезвой памяти завещаю Жолимон и т. д. и т. п. Ииркии Крийспаулуланен»!