Бурлило молоко в мерниках и заполнялись фляги. Слежу за Геннадием. Он, как и все, обмывал вымя, делал массаж, доил, относил подойник на сборочный пункт, к машине. Есть чему позавидовать. Парень, а работает-то как ловко! Вот уже опять идет с полным подойником. Из него шапкой поднимается пена.
— Уже? — удивляюсь я.
— Долго ли, кто умеет.
— Много еще доить? — спросила шедшая за ним пожилая доярка.
— Пеструха с Розой остались.
— Ты, наверное, через титьку доишь?
— Через две шпарю.
— Оно и видно.
Нечего говорить, быстро работает парень. Если не быстрей, то, по крайней мере, не медленнее многих девчат. Надо же так освоить профессию!
— Чему удивляться? — говорит Геннадий. — Я ж деревенский, с малолетства привык.
Так-то оно, так, да не совсем. Откровенно говоря, он не целил в дояры. В нем жили свои мечты. Он любил технику, и после десятилетки ему ничего не стоило сесть за трактор. И сел бы, если бы судьба не распорядилась. Районка напечатала обращение к молодежи, она звала ее в животноводство. Участок трудный. Да и ферма для парней считалась вроде как позором. Животноводство — женский удел. Изредка на МТФ можно встретить мужчину, да и то заведующим. Шагнешь на этот путь — поднимут на смех: мужик, а под корову сел титьки теребить! После такого растерялся бы любой, что и было попервоначалу с Геннадием. Выручила жена: «Гони к черту долгоязыких насмешников». Сказано — сделано. И он с Ниной идет на ферму. И теперь бок о бок работают вместе. Имена их занесены на колхозную доску Почета.
— Счастлив? — спрашивают Геннадия.
— Да.
В летней времянке-кухне кипела вода на плите. Геннадий с Ниной подоили одними из первых и сейчас полоскали и развешивали над печкой полотенца для сушки. Тянулись с места дойки остальные. Наравне с Чистяковыми управилась и Светка. Она уже сидела в кузове.
— Девки, пошевеливайтесь! Седни концерт, надо успеть.
— Откуля?
— Из Тамакуля, — передразнила она доярок.
— Сурьезно спрашиваем.
— Из района.
В кузов завивал ветер — спешили на концерт. Машина подвернула прямо к клубу. Высадив животноводов, она развернулась и вместе с Геннадием умчалась на молоканку.
В зал клуба не протиснуться: народу битком набито. Я остановился на пороге, но и с него сцену не видно: мешали головы и круглая печь справа. Из-за нее раздавалось:
В это время кто-то дернул меня за бушлат. Вперед протискивался мальчонка. Из-под картуза свисал ершистый ободок затылка.
— Куда лезешь? — шикнул я на него.
— Тебе-то чо?
— Ваня!
— Дядя Вася! — крикнул он и повис на мне. Я вынес его во двор.
— Как ты сюда попал?
— Мы давно в Гладком.
— Переехали!
— Мама замуж вышла.
— Ну и дела!
Что я еще мог сказать? Пожалеть племянника, оправдать брата? Рано или поздно это должно было случиться. Брак между Леонидом и Дусей еще со свадьбы насторожил маму. Больше всего боялась она сплетен. Но они-то и ползли по деревне.
«Мало ему девок?» — говорили одни.
«Обзарился на старую деву», — шептались другие.
«Видно, любовь», — сокрушалась мама, защищая сына.
«Знают ли они ее? Побалуются, и спины врозь», — предрешали третьи.
Ох уж и муторно от этих сплетен. Они иголками кололи Лёнькино сердце. Мама даже бояться стала за него: руки бы не наложил!
«Любишь, живи, — успокаивала она. — Не обращай внимания. Сплетни были и будут. Не о тебе одном! Поговорят — перестанут».
А у самой загребтелось сердце: могла бы, заменила сына, перестрадала за него. Оберегала любовь сына и снохи, дурное обрывала сразу: «Чтоб у тя язык отсох!» О Дусе всем говорила: «Добрая девка, хозяйственная да уноровливая, до работы жадная. Чего с такой-то не жить!»
После рождения внука не было счастливей мамы. Как уж Иванко сумел выродиться в отца! Ну прямо бежало-капало, как есть родимый батюшка. Вынянчила внука, поставила на ноги. И возьми их не за фунт изюма — разошлись. Теперь жили бы да жили, и Ванька был бы при местечке, около бабушки.
— Пойдем к нам, — тянет за рукав племянник.
— Пойдем, пойдем.
От окна к порогу метнулась Дуся.
— Я-то думала, что не придешь, перестанешь родниться.
Она прижала Ванюшку. Глаза сверкнули слезами. Видать, несладко со вторым мужем.
— Как живешь, Дуся?
— Слава богу, ничо. Работаю на овчарнике, Андрей механизатором. Мужик не скандалист и не пьянчужка. Оба в одной запряжке, живем в ладу. Семья большая: у него четверо да у меня один. Ребята не взбалмошные, учатся хорошо, нас слушают. Забот хватает. Некогда ссориться: вставай, вари да корми и на работу иди. Самого-то вторые сутки не вижу. Напарник захворал, дак за себя и за него робит. Петя, отцу снес еду?