Все началось в пубертат. Конфликты, как у всех детей, случались и раньше. Почему-то я всегда дралась с мальчиками. Во втором классе со всей силы отпихнула Леню, он отлетел к стене игровой комнаты, а на следующей перемене пришел разбираться со своей мамой, которая работала учительницей. Я испугалась и спряталась в туалете, но, когда прозвенел звонок, пришлось возвращаться в класс. Мамы Лени уже не было, моя учительница бросила на меня гневный взгляд, а Леня сидел на своем месте и обиженно смотрел в пустоту.
Моя первая учительница была так себе. Милая обаяшка при родителях и несдержанная невротичка с детьми. Вспоминая ее, я искренне поражаюсь тому, как дети быстро адаптируются к окружающей обстановке. Они не задаются вопросом: «Со мной хорошо поступили или плохо?» Отношение к ним взрослых – данность, которую они принимают и под которую подстраиваются. Так же и я быстро привыкла к своей учительнице, посчитав за норму ее отношение ко мне.
Она могла во время урока подойти к моей парте и сказать на весь класс: «Вы только посмотрите, как сидит эта девочка», – а я всего-то подложила ногу под зад. Выдели бы вы, Зинаида Константиновна, как я сейчас сижу и пишу этот текст: с обеими ногами под жопой! Как вам такое?!
Однажды на родительском собрании она сказала (когда из моей семьи никто не пришел, конечно же), что «Катя перессорит весь класс», и, как мне рассказала подружка (а ей мама), кто-то даже предлагал написать официальное обращение, чтобы меня отчислили или перевели в другой класс. Но, видимо, брать на себя ответственность за принятое решение никто не хотел, поэтому дело замяли.
Не знаю, как так получалось, но я всегда оказывалась в эпицентре всех ссор и конфликтов, о чем Зинаида Константиновна не уставала повторять. Возможно, всему виной моя неосознанная тяга к привлечению внимания. Не отрицаю, что где-то я могла сама быть провокатором, потому что в детстве я была очень общительной, и мой напор не всегда расценивали правильно. Однако мне это повторяли настолько часто, что однажды, когда случилась какая-то драка, а я шла из столовой с самодельным бутербродом из сосиски и хлеба и оказалась рядом, то убежала и спряталась между фикусом и пианино, держа дрожащими рукам сосиску. Мне было страшно, что во всем опять обвинят меня. Я вышла спустя минут 15 после того, как прозвенел звонок. За это время я успела доесть свой обед и успокоиться. Когда я пришла в класс с опозданием, Зинаида Константиновна спросила, где я была. Я ответила: «Плохо себя чувствовала». Она ничего не сказала, и я села за парту.
Пожалуй, самой травматичной ситуацией стал случай, когда одноклассник запульнул мне ледышкой под глаз, пошла кровь и остался синяк. На что Зинаида Константиновна сказала, когда увидела меня зареванную с фингалом: «И что ты на меня так смотришь? Сама во всем виновата». «Да, наверное, сама», – подумала я. Потом в школу приходила разбираться моя бабушка, но, если честно, я уже не помню, чем закончилась история. Помню лишь, как впервые почувствовала себя виноватой в том, что мне сейчас больно и обидно. Большего дерьма придумать нельзя, но это то, с чем сталкивалась почти каждая женщина.
Сегодня я понимаю, что в моей первой учительнице все было не так (хотя бы только потому, что она была взрослым человеком, а я ребенком). Опуская бордовый ансамбль из плиссированных блузки и юбки, дополненный открытыми босоножками на высокой танкетке, в которых она любила ходить, заострю внимание на ключевом: непрофессионализме, предвзятости и нелюбви к детям. Занижать оценки семилетке, унижать при всем классе, говорить «сама виновата», когда ей больно, – ну такое… Да, первый урок нелюбви был таким. Следующие ждали впереди.
Вернемся к пубертату. Наши тела стали меняться. Из детей мы превратились в разнополых существ, которые начали проявлять друг к другу интерес. Лет в 13 я впервые услышала в свой адрес «жирная» – это было на перемене перед уроком математики. Мой одноклассник взял пакет, в котором лежала моя форма по физкультуре, натянул на себя мою майку, которая мне была в обтяжку, а на нем болталась, и вынес вердикт: «Ну ты и жирная».
Если бы я сейчас училась в школе, то смогла бы найти поддержку, к примеру, в блогах про бодипозитив (одна из причин, почему я сама часто пишу на эту тему в «Инстаграме»). В 2005 году, когда в моду только входила кокаиновая худоба и в магазинах невозможно было найти джинсы с нормальной талией – все держалось на лобке, девочке-подростку поддержку искать было негде. Помню, как-то у доски отвечала моя одноклассница, а из-под линии брюк торчали лобковые волосы. Я это заметила, шепнула своей соседке, она вся покраснела и пискнула: «Ее же парни засмеют». Мне это тоже казалось самым страшным – быть осмеянной парнями из класса; сейчас я понимаю, как же в этой фразе много тревоги и сексизма: как будто единственная важная оценка в жизни – мужская.