Он уселся за стол и, снова теребя бороду, погрузился в размышления. Руфий повернул голову, подавая Марку еще один знак по-прежнему хранить молчание. Наконец префект заговорил, пристально глядя Марку в глаза:
— Полагаю, ты образованный юноша?
— Да, префект.
— И, полагаю, ты почти или совсем не говоришь на местном языке?
— Очень мало.
— Каким оружием тебя учили пользоваться?
— Десять лет обучения мечу и общим воинским умениям, шесть лет верховой езды и семь месяцев в качестве преторианского центуриона.
Офицер снова встал со стула и обошел стол, желая поближе разглядеть лицо Марка.
— Юноша, хотя я уважаю гвардию на поле боя, я не настолько глуп, чтобы думать, будто ты и вправду хоть немного узнал о современной войне, пока пребывал на этой должности. Я слышал, такова сейчас обычная практика для сыновей аристократов — ежегодно покупать должности преторианских офицеров. Они некоторое время служат в гвардии, обычно исполняя церемониальные обязанности, под постоянным присмотром опытных подчиненных. Под присмотром, юноша, чтобы не сомневаться — никакие их действия не ухудшат боеспособность подразделения.
Марк внутренне содрогнулся, припомнив стычки со своим бывшим оптионом Апицием. Юноша часто обвинял его в том, что тот ратует за слишком суровую дисциплину.
— Взамен они получают право вступить в армию в должности старшего центуриона, обычно через головы людей с гораздо большим опытом и навыками, и после непродолжительной службы возвращаются в Рим. Для них открываются выгодные посты, они становятся трибунами городской стражи или даже преторианскими трибунами. Говорят, в первые годы своего командования такие юноши приносят больше вреда, чем пользы. Вдобавок из-за них множество достойных людей не получает тех должностей, которые заработали своими успехами и стараниями. Скажу прямо, Марк Трибул Корв, — и поверь, я совершенно не хочу знать твое настоящее имя, — тебя обучали исполнению обязанностей церемониального офицера. Ты можешь добиться от людей лихого вида на параде, знаешь дворцовый этикет. Тебе, несомненно, известно, как обратиться к фаворитке императора, которую обслуживает гладиатор, если ты наткнешься на нее во время обхода дворца. Однако я сильно сомневаюсь, что у тебя есть представление о требованиях, предъявляемых к офицеру на действительной службе.
Марк, к облегчению Руфия, не сводил глаз со стены перед собой и продолжал молчать.
— Ты в самом деле желаешь получить должность центуриона в этом подразделении? Настолько сильно, что готов принять любые мои условия?
Марк помешкал секунду, ища глазами Руфия. Увидев кивок друга, юноша глубоко вздохнул и ответил:
— Префект, моя семья уничтожена, моя честь украдена, а я объявлен изменником. Это моя последняя возможность спасти себя и послужить Риму. Если я не смогу убедить вас дать мне шанс, у меня не останется иного выхода, кроме самоубийства.
Эквитий тихо, но беззлобно рассмеялся.
— Хм-м. Трогательная речь. Но в действительности тебе придется убеждать не меня.
Старший центурион когорты был непреклонен. Стоя по стойке «вольно», он смотрел в окно канцелярии на отдаленный плац, словно обращаясь к собранию центурионов. Каждое колечко кольчуги на широкой груди сияло, гладкие черные усы спускались великолепной дугой. Центурион рефлекторно провел рукой по голове в поисках волос, которые давно выпали или были острижены почти наголо. Крупный мужчина, поддерживающий свою мускулатуру в форме постоянными упражнениями, не позволяя себе обрюзгнуть.
— Нет, префект, ни один человек в этой когорте за все ее сто двадцать лет не получал звание центуриона, не прослужив предварительно в ее рядах солдатом. По крайней мере десять лет, а обычно намного дольше. И я не собираюсь изменять столь давней традиции.
— Я…
— Господин, я повидал немало сражений за Стеной. Знаю, каково это, когда синеносые прут на наши щиты, размахивая мечами. Мы постоянно твердим мальчишкам о нашем превосходстве в искусстве войны, о том, что им всего лишь нужно воткнуть острие меча в правильную точку на четыре дюйма, и через секунду враг будет мертв. Мы учим их этому изо дня в день, пока они не смогут убивать инстинктивно, даже посреди ужасов битвы. И все равно они пугаются, когда огромный волосатый ублюдок мчится на них, размахивая боевым топором. И единственное, что удерживает парней от бегства, когда они с головы до ног забрызганы кровью, когда соседние солдаты убиты или ловят свои кишки, — это я и еще десять офицеров. Парни знают: мы будем сражаться рядом до самой смерти. Будем стоять и сражаться, прикрывая их спины, даже если они повернутся и побегут. Они равно ненавидят нас и боятся, но главное — они нас уважают. Очень немногие в девятнадцать лет обладают такой способностью вести за собой. И неважно, преторианцы они или нет.