Диана машинально подписала планшет, взяла тяжелый, пышный букет. Аромат роз, густой, сладкий, удушающе-навязчивый, ударил в нос, вызывая легкое головокружение. Духи старухи на похоронах юности. Она нашла маленькую, изящную карточку, вложенную среди стеблей. Открыла. Четкий, уверенный мужской почерк: «Диана. Пусть Осло станет твоим новым началом. Холодно, но чисто. Давай попробуем? Начнем с чистого листа. Артем.»
«С чистого листа». Эти слова прозвучали в ее голове не просто с иронией. Они прозвучали с горьким, раскатистым хохотом. Чистый лист? Она посмотрела на чемодан у ног. Внутри — блокнот с несбывшимися планами, написанными их кровью (метафорически, конечно, если не считать того пореза). Свитер подруги, пахнущий ее духами и дымом их первых сигарет. Ножницы с краской «на века». «Мишка на удачу», привезенный из города, где холоднее, чем в Осло. На диване — открытка с обещанием «до ста лет». На холодильнике — фото «Навсегда», притягивающее взгляд, как магнит. Какой чистый лист? Весь ее багаж, вся ее суть была исписана вдоль и поперек чернилами прошлого, глубоко въевшимися в самую ткань ее души, в ДНК ее воспоминаний. Стереть это — все равно что стереть себя.
Диана взвесила букет в руке. Роскошный. Дорогой. Безвкусно-показной в своей пышности. Совершенно чужой. Символ чего-то легкого, нового, необременительного романа, который предлагал Артем. Красивый жест человека, который видел ее пару раз и решил, что «чистый лист» — это то, что ей нужно. Но она чувствовала только его невыносимую тяжесть. Тяжесть чужих ожиданий, которые она не могла и не хотела оправдать. Тяжесть самой попытки стереть то, что не стирается. Начать с чистого листа — значит предать все, что было. Предать себя. Предать Дашу, какой бы та ни была сейчас. Предать те десять лет, которые были НАСТОЯЩИМИ, пока не кончились.
Она аккуратно поставила его на пол, у самого края мусорного ведра. Резкий, почти сюрреалистический контраст роскоши, жизни (розы!) и утилитарности, конца (мусор). Парень-курьер смущенно переступил с ноги на ногу, его улыбка замерла.
— Передайте Артему, — сказала Диана спокойно, глядя ему прямо в глаза. Голос был ровным, но в нем звучала сталь. — что спасибо за жест. Это… мило. Но, — ее взгляд скользнул к чемодану, этому синему ковчегу ее прошлого, — даже если мы начнем с чистого листа… — Она сделала паузу, давая словам вес. — Чернила останутся те же. Прошлое не стирается ластиком, Артем. Оно не смывается ослофьордами. Оно въелось. Оно — часть текста. Можно пытаться писать поверх. Но старые буквы будут проступать. Они всегда будут проступать. Или… или бумага просто порвется.
Курьер кивнул, не совсем понимая глубину, но уловив окончательность и печаль в ее тоне. Он ушел. Диана закрыла дверь. Осталась одна. С запахом чужих, удушающих роз у мусорного ведра. С чемоданом, полным призраков. И с тяжелым знанием в груди.
На улице было тепло — непривычно, почти по-весеннему тепло для этого времени года. Предвкушение жизни, которой Диана не увидит в холодном Осло. Она открыла шкаф, достала плотный твидовый пиджак цвета хаки. Который она купила два года назад, при совместном шоппинге с Дашей. «Тебе идет! — восхищалась Даша, поправляя воротник. — Смотрится серьезно, но с изюминкой. Как раз для твоей новой работы! Настоящий взрослый look!» Диана надела его сейчас, ощущая знакомую, немного колючую фактуру ткани под пальцами. Он пах… пылью шкафа и чем-то неуловимо старым, ушедшим. Панцирь. Купленный вместе. Надеванный в первые дни новой работы, когда так нужна была уверенность. Теперь — последний доспех. Последняя связь. Она застегнула пуговицы. Защита.
Она выкатила чемодан в коридор. Колесики застучали по паркету — ритм отступления. На прощание оглядела квартиру. Взгляд, как магнит, притянуло к холодильнику. На его белой, чуть поцарапанной поверхности, всё ещё магнитилась та самая плотная квадратная фотография в простой деревянной рамке. Они с Дашей на крыше старого дома в центре города, в золотых лучах заходящего солнца. Ветер треплет их волосы. Даша обнимает ее за плечи, щека к щеке, обе — сияют такими искренними, беззаботными улыбками, что сейчас от них больно смотреть. Подпись снизу, выведенная жирным перманентным маркером: «Навсегда! И точка!» Рядом — два сердечка, ее и Дашино. И точка. Какая ирония.
Диана подошла к холодильнику. Не стала срывать фото. Не порвала его в клочья, хотя рука дрогнула. Просто коснулась пальцем холодного стекла прямо над своими улыбающимися губами на снимке. Какие же мы были счастливые идиотки. Потом провела пальцем по слову «Навсегда». Буквы были выпуклыми под подушечкой пальца.