Паспорт. Где? В сумочке! Сумочка… на стуле! Она схватила ее, нащупала внутри жесткую обложку. Есть. Билет. Электронный, в телефоне. Телефон… на тумбочке! Рядом с ключом от номера. Она сунула телефон в карман джинсов. Деньги. Турецкие лиры, оставшиеся с вчерашнего. В кошельке, в сумочке. Есть. Чемодан. Он здесь. Открыт. Наполняется. Почти.
Она навалилась на крышку чемодана, пытаясь придавить непокорный объем платья и шарфа. Захлопнула ее с усилием, почувствовав, как напряглись мышцы спины. Дернула молнию — металлические зубцы со скрежетом сомкнулись. Щелчок замка прозвучал как выстрел стартового пистолета. Гонка началась.
Диана выпрямилась, переводя дух. Оглядела номер. Он был пуст, стерилен, безличен. Безупречно заправленная вторая кровать, пылесосенные ковры, вытертые до блеска поверхности. Как будто ее и не было. Только смятое белье на ее кровати, воронка от тела в подушке да след от чашки с вечерним чаем на стеклянном столике напоминали о ее пребывании. О том, что здесь, на краю чистилища, она пыталась собрать осколки себя. Но эти следы казались такими незначительными, такими легко стираемыми. Как и она сама в этом мире.
И тут она осознала. Не мыслью, а физическим ощущением пустоты. Глаза метнулись к туалетному столику у входа в ванную. Там, рядом с бесплатной бутылкой воды и рекламным буклетом отеля, лежали они. Ножницы. Те самые, после их "бизнеса" с Дашей.
Они лежали спокойно, почти невинно. Тупоконечные — безопасные для перевозки, но острые для души. На пластиковой рукоятке, у самого основания лезвия, четко виднелись брызги синей краски — той самой, лиловой, из баллончика, которым они выводили свои инициалы «D&D» на стене гаража в ту далекую летнюю ночь. Последний, забытый артефакт прошлой жизни. Свидетели эпохи, когда «навечно» еще не было ругательством, а бизнес по переделке старых джинсов казался билетом в прекрасное независимое будущее.
Секунда колебания. Замершее время в самом центре адреналинового шторма.
Вернуться? Открыть чемодан, разворошить только что наспех скомканные вещи, найти место для них? Потерять драгоценные минуты? Ради чего? Ради этого куска металла и пластика, хранящего запах краски, смеха и предательства? Выбросить? Оставить их здесь, на этом чужом туалетном столике? Пусть горничная выбросит в мусор вместе с пустыми шампунями и смятыми простынями. Окончательно отрезать этот кусок прошлого? Символически похоронить последний материальный след той авантюры, той дружбы?
Они были тяжелее металла. Не физически. Метафизически. Каждый грамм этого неказистого предмета был пропитан памятью. Памятью о смехе, гулком и беззаботном, в заляпанном краской гараже, под аккомпанемент старого радио. О надеждах, ярких и наивных, нарисованных на картоне плаката «D&D Design: Новая жизнь старым вещам!». О тепле плеча Даши, когда они стояли, любуясь на свою первую «коллекцию» — три падиксовых джинс, превращенных в шорты и юбку. Теперь эти надежды казались детской наивностью, дурацкой игрой, за которую они заплатили слишком высокую цену — ценой самой дружбы.
Но… бросить их здесь? В чужом отеле? Это чувствовалось не как освобождение, а как предательство. Предательство той девчонки, которой она была тогда. Предательство того смеха, той веры, той безумной энергии, с которой они брались за все. Это было бы как отрезать и выбросить часть себя. Ту часть, которая еще верила в «навечно», в совместные мечты, в то, что их дружба сильнее времени и обстоятельств. Пусть эта вера оказалась ложной, но она была. И была искренней.
Рука сама потянулась к ним. Пальцы сомкнулись на прохладной пластмассе рукоятки, почувствовали холод металла лезвий сквозь тонкую ткань кармана джинсов (она еще не надела пиджак). Она схватила их. Резким движением сунула в наружный карман чемодана — тот, что на молнии, спереди. Металл глухо стукнулся о подкладку. Теперь они были с ней. Не как инструмент. Не как сувенир. Как шрам. Незримый, но ощутимый. Как обуза. Дополнительный груз к блокноту несбывшихся планов и свитеру с запахом Дашиных духов. Как напоминание. Жестокое, неумолимое напоминание о том, что прошлое не отпускает. Что «чернила» не стираются. Они въелись. И эти ножницы — еще один их след на странице ее жизни, который она не в силах вырвать.